Тудор Аргези - Феодосий Видрашку
Аргези рассказывает Дежу о том, что хочет написать о том потрясении, которое он и Параскива пережили в Большом театре, когда увидели там зрителей — тысячи людей самых различных национальностей, из самых отдаленных уголков Советского Союза. Они были хорошо одеты, с достоинством носили медали, ордена, депутатские значки… Этим людям помогли подняться к высокой культуре Советская власть и прежде всего русские… Это признают все.
— С тех пор когда я впервые увидел русских в Швейцарии, прошло так много времени, но их душа так же мягка и добра. Мы с Параскивой все время восторгались этой добротой…
— И подумайте, какой парадокс, — сказал Деж. — Народ, поднявший к свету столько других наций, — вы знаете, в Советском Союзе одних языков свыше ста! — народ, столько сделавший для других, сам живет не очень-то роскошно. А с нами делится последним. — Деж заметно волновался. — Когда нам что-нибудь нужно для нашей экономики, для промышленности и для села тоже, советские товарищи отдают нам лучшее… Иногда первые проектные разработки самых современных предприятий идут к нам… Советский Союз для нас не только сосед, не только брат. Ведь брат не всегда отдаст тебе лучшее.
— Хороший сосед лучше брата, — подхватил Аргези. — Из своей долгой жизни и из своего опыта я прекрасно знаю, что такое хороший сосед. Знаете, как в хозяйстве, то одного нет, то другого, и если у тебя добрые отношения с соседями, у тебя будет все. Иногда сущий пустяк — нет щепотки соли, сломалось топорище или спичек нет — бывает ведь и такое! А у соседей находится… Значит, и у тебя есть. Мне кажется, что в государственных делах тоже так… Дружба с соседями — это великое дело…
Обычно редко вмешивавшаяся в разговор Параскива сейчас вставила мудрую крестьянскую фразу:
— Но, чтобы у тебя были хорошие соседи, ты сам должен быть хорошим для них. Чтобы они тоже могли хвастаться тобой…
Собеседники одобрительно засмеялись…
Приближалось восьмидесятилетие Тудора Аргези. Он был по-прежнему бодрым, душа была такой же молодой и беспокойной. Хвори иногда пытались схватить его в пути, и он говорил близким: «Невидимые силы ведут атаку на мое постаревшее тело, но душу они не заденут…» Ослабло зрение, один глаз уже совсем не видит, но Аргези шаг за шагом исследует с каждым днем изменяющийся облик любимого города. Нужно сдать издательству дополненную новыми материалами книгу «С тросточкой по Бухаресту». Его видят то у реставрированного здания Атенеума, то отдыхающим на ступеньках «алмаза румынской архитектуры» — церкви Крецулеску. Здесь он в начале века служил диаконом. Строятся новые дома, обновляются старые, обретают мощь заводы столицы, новую продукцию дают цехи знаменитой Гривицы. Сейчас завод называется «Красная Гривица», и Аргези пишет для «Скынтейи» современный репортаж о коллективе, поднявшем знамя борьбы против эксплуататоров.
Воскресным днем Георгиу-Деж позвонил и поблагодарил Аргези за труд, за исключительной важности материал. Пригласил на обед с семьей. После обеда вышли на обычную прогулку по бульвару Авиаторов. Шли медленно, время от времени останавливались. Деж рассказывал о том. что этот район Бухареста и весь его исторически сложившийся центр останется таким, как есть, а для нужд увеличивающегося населения столицы будут построены новые кварталы на свободных площадях, на нынешних окраинах города. Предстоит реконструкция и района бывшей тюрьмы «Вэкэрешть», там будет создан музей. Неподалеку от памятника погибшим в первую мировую войну летчикам они обратили внимание на светлый особняк.
У входа надпись: «Institulul de istorie Nicolae lorga».
— Академия решила назвать институт истории именем Йорги. Все его наследие еще не собрано, не изучено. Это крупный ученый… У вас с ним был очень большой спор. Мы даже в «Дофтане» слышали об этом.
— Не с ним, товарищ Георгиу, а с его отношением к истории. Когда пришла весть, что Йоргу убили легионеры, я заплакал… Ведь он на самом деле был большим человеком, но буржуазный национализм заслонил ему весь мир. Порой ему казалось, что он пуп земли и только от него зависит, в какую сторону будет вертеться планета. Он ввязывался в любую драку, давал советы всем, причем глубоко верил, что только его советы верны…
— А на вас-то за что нападал?
— За все… Ему не нравилось, что я не вижу в лице румынской нации спасителя всего человечества…
Георгиу-Деж засмеялся.
— Да, да, — продолжал Аргези. — Это на самом деле. Мне приходилось не раз слышать Йоргу и читать его сочинения о мессианизме румынского народа, о его особой роли в истории человечества… И самое смешное — Йорга видел самого себя в роли этого мессии. Он в это искренне верил… Да, да… И с наивностью ребенка не понимал — точно не понимал! — что рассуждения об исключительной роли румынской нации будут использованы ему же во вред и приведут к его гибели. И что еще более страшно — это приведет к немыслимым страданиям целый народ, к пожару, и в огне сгорят сотни тысяч ни в чем не повинных румын, которых он так искренне и преданно любил. Легионеры сами «претендовали на роль мессии и убрали Йоргу со своего пути… Трагично.
Некоторое время спустя после этого разговора вышла книга с выступлением Георгиу-Дежа перед коллективом «Красной Гривицы». Аргези с интересом прочел: «Традиции дружбы и солидарности с родиной Октября, со славной партией Ленина красной нитью проходят через всю историю рабочего революционного движения Румынии, через всю историю нашей партии. С первых дней Октябрьской революции наш рабочий класс явился знаменосцем борьбы за дружбу с Советским Союзом».
Георгиу-Деж рассказывал об одном манифесте того времени. Аргези помнит этот документ. Кочя передал его узникам тюрьмы «Вэкэрешть»: «Протянем русским братьям нашу могучую мозолистую руку солидарности и братства. Они ведут самую ожесточенную героическую борьбу за освобождение всех народов», — призывали румынские рабочие.
А далее Деж говорил о чувстве долга, о совести перед памятью. «Никогда не забудет наш народ, что в своей борьбе за освобождение родины от фашистского ига он получил мощную братскую интернациональную поддержку советского народа. Никогда не вытравится из сердца румынского народа горячая признательность к героическим солдатам и офицерам победоносной Советской Армии, пролившим кровь за освобождение нашей страны. В годы народной власти между Румынией и Советским Союзом установились отношения искренней дружбы и братства».
Об этих отношениях искренности и братства писал и Аргези после возвращения из СССР. И он очень был рад тому, что его чувства совпадают с чувствами, выраженными руководителем компартии и Румынского государства.
«В СССР я встретился со многими выдающимися представителями советского народа и вынес твердое убеждение,
