Михаил Ходорковский - Тюрьма и воля
А вот «права акционера» за пределами семейного опыта. Постигал постепенно. Наблюдая, общаясь. Ощущая восприятие своих действий теми людьми, которых уважал.
Не ври. Обещал — исполни. Воспитано. Не всегда получалось, но врать не умел и не умею. Даже если хочу. Даже теперь. Неисполнение обещания воспринимаю как тяжкий грех. Обычно иду до конца, чем бы мне это ни грозило. Иначе мучаюсь чисто физически.
В то же время необходимость морально-психологической поддержки людям, создания ощущения стабильности, защищенности не воспринимал очень долго. Обещано — получи, нет — гуляй. С психологическими проблемами — к доктору. Избавляюсь от такой «механистичности» по сей день. С трудом. Думаю, это результат того, что у моих родителей было очень мало времени на меня. Работа, работа, стояние в очередях… Здесь бы материальные вопросы решить. «Самокопаниями» заниматься некогда. И так далее. Все из детства.
Можно ли было «не переступать»?
Если мы говорим о законе, то законов особо не было, поэтому и «переступать» их не требовалось. Если о «не убий, не укради», в простом, приземленном смысле, то нарушение этих заповедей было для каждого личным и ошибочным решением. Те, кто начинал использовать такие методы, обычно заканчивали быстро и плохо. Редкие выжившие никогда не достигали «вершин». Причина? Это в мелком бизнесе у тебя нет возможности собрать всю информацию про контрагента. В крупном — все про всех всё знают. Вор, убийца — опасный контрагент. Если человек пользуется такими методами, то велик риск, что в какой-то ситуации он и с тобой поступит также. Ты ведь ему «не сват, не брат» и даже не «свой». Зачем такие проблемы? Ситуация, что «без него никак», крайне редка. Конечно, если такой человек будет продавать алмазы по цене булыжников, многие рискнут. Но ведь такого в обычном бизнесе практически не бывает. Значит, подобные люди приемлемы лишь в очень «специальной сфере». Оружие, наркотики, отмывание краденого и т. п. Этот бизнес у нас в стране монополизирован правоохранительными структурами, к которым я не отношусь и не относился.
Так что если говорить о жизни, «не переступая», надо поднимать планку до осознания личной ответственности «за слезы мира». Экология, социальное неравенство и т. п.
Можно ли было достичь успеха в 1990-е при таком уровне моральности? Не знаю. Может быть. У меня бы не получилось. Те ситуации, в которых был я, всегда предполагали стратегию «меньшего зла». Тонут десятки, опираешься на чью-то голову и спасаешь единицы. Не себя — можете поверить. Те из нас, кто думал о себе, уехал или хотя бы создал базу на Западе. Мы — нет. Либо победим вместе, либо вместе утонем. Но вместе — значит «свои». Компания.
Какая экология, когда денег на зарплату нет? Какая социальная защита, если оборудование «на ладан дышит»?
Понимаю, что подрядчикам нужна оплата, заказы, что у них нет возможности найти другую работу, что я их топлю, спасая свою компанию. И топлю…
Такой бизнес — дело молодых. Как война. Сегодня уже не смог бы. Нервы бы не выдержали. Только к 2000 году стало легче.
Конечно, куча «издержек», которых мог избежать. Будь умнее, опытнее, понимая лучше людей и международную, современную практику.
Не хочу рефлексировать. Считаю, что человек должен идти вперед. Если что «напортачил» — сожалениями делу не поможешь. Исправляй. Невозможно — искупай делами. Времени мало осталось? Торопись! Будущие поколения дадут оценку на земле. А Господь — на небе.
Глава 10
Нефть
Наталия Геворкян
Авгиевы конюшни
Александр Смоленский: Я знаю, в каком состоянии ребята приняли (после залоговых аукционов. — НГ) тот же «Норильский никель». Его директор в тундре пионерский лагерь построил и детей туда возил вертолетом. А еще у него был гараж типа спортивного комплекса, где он ездил на Mercedes, потому что Mercedes у него был, а по тундре на нем не поездишь. Город просто лежал в руинах. Сколько к каждой компании присосок было всех мастей. Я знаю, как ребята нахлебались, пока бандитов всех отшибли оттуда. В таком бы состоянии эти активы никто не купил. С другой стороны, все понимают, что эти активы — это бриллианты, просто грязные. Их надо было только почистить.
Сейчас, оглядываясь назад, можно сказать, как надо было провести эти аукционы?
— Тогда нельзя было ничего сделать по-другому. Просто ребята оказались в нужное время в нужном месте. Если оставить какой-то пакет у государства, тогда никто бы денег не вложил — государству не верили. Ключевые производства — «Норильский никель», Липецкий металлургический комбинат, «Северсталь», «Юганскнефтегаз» — были в жутком состоянии в смысле управления. Государство с них вообще ничего не получало. Только давало. С другой стороны, если я заплатил $300 млн, а это $30 млрд стоит, сколько стоит чистка бриллиантов? У нас были такие обсуждения в нашем кругу… Почему наши не стали договариваться, я не понимаю. Я, кстати, говорил об этом ребятам, что придет время — будут проблемы[79].
Эта проблема была и остается: итоги приватизации нелегитимны в глазах значительной части общества. Ходорковский вместе с другими бизнесменами хотели снять эту проблему, закрыть вопрос в начале путинского правления. Что из этого получилось, вернее, не получилось, расскажу чуть позднее. Ощущение у большей части населения, что олигархи, поучаствовавшие в той приватизации, их ограбили, с годами не исчезло. Реальной истории о том, в каком состоянии олигархи приняли производство и как выводили его в лидеры рынка, в сущности, не написано. Не потому, что никому не интересно кроме журналистов, а потому, что сами владельцы предпочитают об этом публично не вспоминать. То ли это все еще зона повышенного риска. То ли они считают, что та недавняя, в сущности, история никого не красит.
«Роспром» пришел в ЮКОС как инвестор. Первоначальная договоренность с руководством предприятия предполагала, что старый менеджмент продолжит рулить производством. Но менеджмент не мог прыгнуть выше головы (в противном случае ЮКОС не оказался бы в ситуации, когда ему пришлось, в сущности, выставляться на торги), и в итоге через девять месяцев после аукциона группа Ходорковского вошла в управление ЮКОСом. Это произошло в августе-сентябре 1996 года.
Убеждена, что Ходорковский по складу характера в любом случае изучил бы досконально производство. Но для начала был нанят Александр Самусев[80], который отвечал в «Роспроме» за нефтяной сектор, и группа надеялась, что его усилий на этом посту будет достаточно. А также рассчитывали, что банк заработает деньги, забрав к себе обороты ЮКОСа. Плюс считали, что, оптимизировав финансовую структуру, чем стали заниматься, заработают на этом значительные средства и даже, возможно, отобьют вложения. Но похоже, реальную ситуации в ЮКОСе группа Ходорковского начала понимать не до и даже не после аукциона, а тогда, когда регулярно начала ездить в Юганск и погрузилась с головой в проблемы компании. В целом логично, что это произошло тогда, когда менатеповцы консолидировали в своих руках контрольный пакет акций компании, то есть когда они стали законными хозяевами — уже после президентских выборов 1996 года.
