Юлия Аксельрод - Мой дед Лев Троцкий и его семья

19 голосами против двух конгресс провозгласил создание IV Интернационала и принял другие резолюции, основная часть которых была написана Троцким. Троцкий был избран почетным председателем и членом Исполкома IV Интернационала.

Перед выборами Исполкома Зборовский, представлявший в единственном числе «русскую секцию», выступил с протестом против того, что этой секции не было предоставлено место в списке кандидатов. В результате демарша Зборовского конгресс постановил: поскольку Троцкий не может непосредственно участвовать в работе Исполкома, место от «русской секции» предоставляется в нем Зборовскому [265] .

Из примечаний Ю.Г. Фельштинского к интернет-изданию «Л.Д. Троцкий. Архив в 9 томах»

Кража части архивов Троцкого из парижского отделения Института социальной истории, куда Троцкий передал документы на хранение, была произведена НКВД 7 ноября 1936 г. Информация о нахождении архива, судя по всему, была передана советским агентам Зборовским, другом Льва Седова, работавшим, как оказалось, на ГПУ– НКВД.

«Слышали о провокации «Этьена», секретаря покойного Седова? – спрашивал Николаевский Суварина. – Это он, вместе с Седовым, привез тогда так называемый «Архив Троцкого» в институт на рю Мишлэ, и сам же сообщил по начальству для кражи. Теперь признал, хотя утверждает, что к похищению прямого отношения не имел. Рассказал, что были разочарованы: оказались одни газеты со всех концов мира (троцкистских групп). Конечно, теперь заново надо думать и о смерти Седова» [266] . Подпавший тогда же под подозрение Зборовский в разговоре с Лелей Эстриной и Д.Ю. Далиным «не отрицал, что он дал сведения об архиве», писал об этом С. Эстрин Б. Сапиру [267] .

…Троцкий, по словам Сары Якобс-Вебер, секретарши Троцкого, был убежден в том, что именно Зборовский «все подстроил» – выбрав эту больницу и, видно, его [Л. Седова] через врача отравил». (Письмо С.Э. Эстрина Б.М. Сапиру, 9 сентября 1975 г.)

Письмо министру юстиции Франции

7 февраля 1939 г.

Милостивый государь г. министр!

Если я позволю себе утруждать Ваше внимание по личному делу, то не потому, конечно, что оно имеет исключительное значение для меня – этого было бы совершенно недостаточно, – а потому, что оно входит в область Вашего ведения. Дело идет о моем тринадцатилетнем внуке Всеволоде Волкове, который проживает в настоящее время в Париже и которого я хочу перевезти к себе в Мексику, где в настоящее время проживаю сам. История этого ребенка в кратких словах такова: в 1931 г. он прибыл из Москвы со своей матерью, моей родной дочерью Зинаидой, по мужу Волковой, которая, с разрешения советского правительства проделывала за границей курс лечения от туберкулеза. Именно в этот период советские власти лишили меня, а заодно и мою дочь, прав советского гражданства. Паспорт был у дочери отнят, когда она явилась в советское консульство в Берлине. Оторванная от остальных членов семьи, Зинаида Волкова кончила самоубийством такого-то числа [268] . Всеволод оставался в семье моего сына Льва Седова, который проживал в то время в Берлине вместе со своей подругой, французской гражданкой Жанной Молинье. После прихода Гитлера к власти сын оказался вынужденным переселиться в Париж вместе с Жанной Молинье и с мальчиком. Как Вы, может быть, осведомлены, г. министр, сын мой умер

16 февраля 1938 г. при обстоятельствах, которые продолжают оставаться для меня загадочными. С того времени мальчик оставался в руках госпожи Жанны Молинье.

Юридическое положение Всеволода Волкова таково:

Мать его, как уже сказано, умерла. Отец его, проживавший в СССР, уже около пяти лет как исчез бесследно. Так как он участвовал в свое время активно в оппозиции, то не может быть ни малейших сомнений, что он погиб во время одной из «чисток». Советские власти считают, несомненно, Всеволода Волкова лишенным прав гражданства. Ждать каких бы то ни было справок или документов с их стороны было бы совершенно иллюзорно.

Единственным кровным родственником Всеволода, моего законного внука, остаюсь я, нижеподписавшийся. Если факт этот нелегко при нынешних условиях доказать официальными документами, то его можно без труда установить (если вообще необходима проверка) десятками свидетельских показаний со стороны французских граждан, прекрасно осведомленных о моем семейном положении. В приложении к этому письму я даю перечень известного числа таких граждан.

Никаких других кровных или сводных родственников во Франции или в какой-либо другой стране мира у Всеволода Волкова нет. Г-жа Жанна Молинье не находится с ним в родстве, ни в свойстве. Я предлагал Жанне Молинье, на руках которой находится сейчас Всеволод, прибыть с ним в Мексику. По причинам личного характера она от этого отказалась [269] . Так как я сам не имею возможности прибыть во Францию, то я вынужден организовать переселение моего внука через посредство третьих лиц. Представителем моих интересов в этом вопросе является метр Жерар Розенталь.

Очень простое и совершенно бесспорное в своей фактической основе дело может, однако, ввиду указанного выше переплета обстоятельств, представиться в высшей степени сложным юридически, так как у Всеволода Волкова нет никаких бумаг, которые доказывали бы все изложенные выше факты. При чисто бюрократическом подходе дело такого рода может затянуться на неопределенно долгий срок. Ваше авторитетное вмешательство, г. министр, способно разрубить запутанный узел в 24 часа.

Именно это и заставляет меня утруждать Ваше внимание. Прошу Вас, г. министр, принять уверения в моих искренних чувствах.

Завещание

Высокое (и все повышающееся) давление крови обманывает окружающих насчет моего действительного состояния. Я активен и работоспособен, но развязка, видимо, близка. Эти строки будут опубликованы после моей смерти.

Мне незачем здесь еще раз опровергать глупую и подлую клевету Сталина и его агентуры: на моей революционной чести нет ни одного пятна. Ни прямо, ни косвенно я никогда не входил ни в какие закулисные соглашения или хотя бы переговоры с врагами рабочего класса. Тысячи противников Сталина погибли жертвами подобных же ложных обвинений. Новые революционные поколения восстановят их политическую честь и воздадут палачам Кремля по заслугам.

Я горячо благодарю друзей, которые оставались верны мне в самые трудные часы моей жизни. Я не называю никого в отдельности, потому что не могу называть всех.

Я считаю себя, однако, вправе сделать исключение для своей подруги, Натальи Ивановны Седовой. Рядом со счастьем быть борцом за дело социализма судьба дала мне счастье быть ее мужем. В течение почти сорока лет нашей совместной жизни она оставалась неистощимым источником любви, великодушия и нежности. Она прошла через большие страдания, особенно в последний период нашей жизни. Но я нахожу утешение в том, что она знала также и дни счастья.