Олег Царев - Роковые иллюзии

Маклейну удалось лишь на время разрешить проблему своего любовного треугольника. В то время когда Гитлер угрожал оккупацией Франции, Москва не могла просто отозвать «Аду», чтобы дать остыть страсти Маклейна.

Однако была выработана договоренность, которая удовлетворяла каждую из сторон этого треугольника. Эта удобная договоренность продолжала действовать с разрешения Центра до тех пор, пока немецкие танковые дивизии не пересекли Сену и британская миссия не начала эвакуацию из Парижа.

10 июня, когда над Парижем, подобно отдаленным раскатам грома, гремела артиллерийская канонада, состоялась церемония бракосочетания Мелинды и Дональда. Медовый месяц супружеской четы начался с поспешного отъезда из Парижа за 48 часов до того, как на Елисейских полях раздался грохот солдатских сапог гитлеровских победоносных легионов. Неделю спустя супруги Маклейн отплыли из Бордо на британском эсминце, а тем временем Гитлер лично диктовал французскому правительству условия прекращения военных действий. «Аде» удалось с помощью коммунистического подполья благополучно добраться до Москвы. Она не была подвергнута взысканию, и в ее досье имеется таинственная запись о том, что она вернулась «на разведывательную работу за границей»[452].

Маклейн, возвратившийся к работе в Центральном отделе, снова стал добывать секреты министерства иностранных дел, как только восстановился контакт с Москвой. На сей раз он оказался под руководством «Вадима» (псевдоним Анатолия Горского), сменившего Графпена в качестве резидента НКВД в советском посольстве. Горский, бывший шифровальщик, был невысоким человеком в очках с «сердитыми бровями» и «сдержанной деловитой манерой поведения»[453]. Теперь, когда «Вайзе» руководила твердая рука «Вадима», он начал передавать все возрастающий объем секретных документов и телеграмм. Однако апогей работы Маклейна для советской разведки приходится на конец войны, после того как в 1944 году он получил назначение на работу в посольство Англии в Вашингтоне. Наличие у него специального допуска обеспечивало ему доступ не только к американским атомным секретам, но и к переговорам на высшем уровне, результатом которых стало создание НАТО.

Досье Маклейна в НКВД показывает, что он был одним из наиболее ценных источников советской разведки. Его доступ к решениям, принимавшимся на самых высоких уровнях англо-американского сотрудничества, в результате которого вырабатывалась объединенная военно-экономическая стратегия, обеспечивал Кремлю преимущество наблюдения изнутри за ходом событий в первые годы «холодной войны» и в начале войны в Корее[454]. Пространство на полках, занятое томами с информацией, полученной от Маклейна, является весомым доказательством поразительных результатов, достигнутых магическим планом внедрения, который был разработан Орловым и выполнением которого он руководил.

То, что вполне можно назвать красноречивым доказательством целеустремленной работы кембриджских агентов на Москву, содержится в письме Маклейна, написанном из разрушенного войной Лондона 29 декабря 1940 г.: «Эта работа имеет для меня такое же значение, как и для вас, если не большее значение, потому что она — моя жизнь, и я изо всех сил буду стараться не сделать ничего такого, чтобы подвергнуть ее опасности. Я не могу сказать, что мне нравится работа, но я признаю, что это один из постов в нашей великой борьбе, к которому я больше всего подхожу, и я намерен стоять на нем до тех пор, пока меня от него не освободят»[455].

О ценности Маклейна для советской разведки можно судить по количеству секретных британских документов, которыми он ее снабжал. Не говоря уже об оперативной ценности, потрясает их физический объем. Как показывают архивы НКВД, результаты его разведывательной деятельности с момента его поступления на службу в МИД в 1935 году по июнь 1940 года, когда он покинул Францию, занимают 45 коробок, каждая из которых содержит более 300 страниц документации. Это немалое достижение для 28-летнего молодого человека, учитывая, что в конце этих пяти лет он прошел всего лишь треть пути в своей активной и результативной карьере сотрудника советской разведки. Таким образом, чисто по объему результат, достигнутый Маклейном, был превзойден лишь «третьим мушкетером», хотя хранящееся в архивах НКВД досье Бёрджесса показывает, какую необузданную личность ввел Орлов в свою кембриджскую группу, когда санкционировал вербовку «третьего человека».

Глава 9

«ENFANT TERRIBLE»

Гай Фрэнсис де Монси Бёрджесс стал героем мифов и легенд с момента сенсационного бегства в Москву в 1951 году. Он фигурирует как на страницах биографий его современников, так и в досье ФБР и, несомненно, в нераскрытых секретных архивах МИ-5 — личность невероятная и значительно более скандальная, чем могло бы прийти в голову любому беллетристу, отважившемуся набросать портрет шпиона. Бёрджесса сделали козлом отпущения, обвинив в том, что он был главным вербовщиком сети, согласно показаниям ее «четвертого человека» — Энтони Бланта, «пятого человека» — Майкла Стрейта и «шестого человека» — Джона Кэрнкросса[456]. Даже Филби в своих публичных высказываниях счел удобным назвать Бёрджесса вдохновителем кембриджской сети советской разведки. Предположительно он пользовался своей гомосексуальной ненасытностью и потрясающим обаянием ума для того, чтобы соблазнить десяток-другой приятелей и знакомых и сделать их агентами Москвы, мастерски прикрывая свое зловещее задание дебоширством, дыханием с чесночным запахом и грязью под ногтями[457].

На основе досье Орлова удалось, наконец, установить, что Филби был «первым», Маклейн «вторым», а Бёрджесс, вопреки многочисленным утверждениям, был вовсе не «первым», а «третьим человеком», влившимся в группу, которая стала одной из самых результативных советских разведывательных сетей. Однако те же документы показывают, что решение позволить ему присоединиться к первым двум было принято Орловым скорее по необходимости, чем по доброй воле. Причина его колебаний заключалась в том, что имя Бёрджесса стояло последним из семи имен, внесенных в список кембриджских знакомых, которых Филби рекомендовал как «потенциальных кандидатов»[458]. Согласно самому Филби, у него были столь сильные сомнения относительно пригодности своего ровесника по Тринити для секретной работы, что после имени Бёрджесса он поставил целых четыре вопросительных знака.

«Бёрджесс, конечно, очень убежденный человек, но по характеру он просто „enfant terrible"», — предостерегал Филби Орлова[459]. Это было слишком мягко сказано. В начале 30-х годов любой человек в Кембридже мог бы предупредить Орлова, что Бёрджесс пользовался такой дурной славой, что любой контакт с ним поставил бы под угрозу безопасность тайной организации. Тем не менее, как покажет жизнь, и Орлов, и занимавшиеся тем же, что и он, люди из британской разведслужбы считали полезным эксплуатировать талант этого интригана в стиле Рабле.