Олег Царев - Роковые иллюзии

«Работа в Париже является во многих отношениях полным изменением для него», — сообщала в Центр в конце 1938 года офицер-куратор Маклейна. В ее сообщении, которое читается скорее как крик души встревоженной любящей женщины, она высказывает опасение, что Маклейн переживает глубокий личный кризис[449].

«Когда он был в Лондоне, он мог поступать так, как ему хотелось. Он имел своих друзей, имел возможность много читать. Иначе обстоит дело в Париже. Он должен вести совершенно иную общественную жизнь. Он должен посещать обеды и вечера. Вся жизнь сконцентрирована вокруг консульского круга. Он ненавидит эту атмосферу, но в то же время должен работать здесь. Я знаю, что он очень хороший товарищ и новая обстановка не произведет на него впечатления, но думаю, что письмо из дома будет ему очень приятно в этой обстановке. Он питает ко мне очень большое доверие и часто делится со мной своими мыслями. Поэтому я знаю, что письмо для него значит очень многое. Я приносила ему инструкции по работе, а иногда и личные письма. Именно поэтому я знаю, какое впечатление они на него производят»[450].

То, что «Ада» подразумевала под «письмом из дома», было письмо из Москвы со словами поддержки Маклейна. Написанное Дейчем, оно было своевременно получено Маклейном. В следующем сообщении «Ада» написала, что оно на какое-то время подняло настроение ее подопечного и что он передает благодарность «Отто». Однако результативность работы Маклейна — это видели и он сам, и Москва — неуклонно снижалась в течение 1939 года, когда над Европой сгущались тучи войны. Той весной угроза Гитлера территориальной целостности Польши настолько испугала Англию и Францию, что они поспешили дать безоговорочные гарантии, которые ни Лондон, ни Париж не испытывали охоты выполнять, когда Германия в сентябре оккупировала Польшу. Дьявольский пакт, который Сталин заключил с Гитлером в августе того года, не вызвал у Маклейна достаточно глубокого потрясения, чтобы поколебать его слепую преданность Москве. После начала военных действий в Европе в сентябре 1939 года стрессовое состояние, в котором пребывал Маклейн, еще более усилилось.

В январе 1940 года «странная война» шла уже пятый месяц, когда кризис в отношениях между «Адой» и «Стюартом» достиг драматической кульминации. Воспользовавшись условным сигналом, «Ада» потребовала срочной встречи со своим начальником, офицером НКВД (псевдоним «Форд»), работавшим «под крышей» советского посольства. В результате разговора перед ним раскрылась мелодраматическая ситуация, к которой он был совершенно не готов. Из его доклада в Центр ясно видно, что он сделал все, чтобы попытаться разрядить взрывоопасную ситуацию, возникшую из смеси шпионажа и страсти. Скупые, неуклюжие фразы отражают замешательство этого офицера, вынужденного решать проблему, которая относилась скорее к эмоциональной, чем к оперативной сфере. Бессвязный и нескладный доклад «Форда» является лишь намеком на драму, которая, должно быть, изобиловала бурными объяснениями между Маклейном и «Адой»:

«На свидании „Ада" сообщила следующее: она за последнее время замечала, что „Стюарт" сблизился с какой-то женщиной, хотя сам об этом ничего „Аде" не говорил. Заметив ряд перемен в его поведении и комнатной обстановке, „Ада" решила прямо спросить об этом „Стюарта". Последний был удивлен, что „Ада" знает об этом, и признался, что интимно сблизился и любит одну молодую американку. Эта американка, Мелинда Мар-линг, — либеральных взглядов, дочь состоятельных родителей, живущих в США, без особого интереса к политике.

„Стюарт" признался „Аде" в том, что он сообщил Мелинде о его принадлежности к компартии и связи с нами „по шпионским делам".

При этом „Стюарт" заверяет, что фамилии „Ады" он своей любовнице не выдавал, хотя вообще говорил ей, что осуществляет связь с нами через одну женщину… „Ада" сообщает, что, согласно ее наблюдениям, поступок „Стюарта" объясняется мальчишеской несерьезностью и что он по-прежнему искренен и с воодушевлением работает с нами»[451].

Когда сообщение парижского резидента было получено в Москве, персонал, работавший у Павла Фитина, нового главы Иностранного отдела, отнесся к докладу «Форда» как к гранате с вытащенным предохранителем. Необходимость сохранить Маклейна как источник требовала дать указание «Аде» выйти из этого эмоционального треугольника, сохранив контроль над британским дипломатом. Для обманутой в любви офицера-куратора это была нелегкая задача. То, что она в отчаянии назвала «мальчишеским легкомыслием» своего агента по отношению к американке, уже превратилось к тому времени в мощную притягательную силу. Маклейн буквально без памяти влюбился в Мелинду Марлинг, энергичную девушку, хорошо разбирающуюся в жизни. В автобиографии, хранящейся в его досье, Маклейн объяснил, почему он рассказал ей о том, что он разведчик. «Когда мы впервые узнали друг друга, она не имела оснований думать, что я являюсь чем-то большим, чем обыкновенный чиновник британской дипломатической службы. Через некоторое время она пришла к заключению, что мой образ жизни как дипломата делает наши отношения невозможными, и она ушла. Я сказал ей о причине, почему я веду такую жизнь. Тогда она вернулась, и мы с тех пор находимся вместе».

Маклейну удалось лишь на время разрешить проблему своего любовного треугольника. В то время когда Гитлер угрожал оккупацией Франции, Москва не могла просто отозвать «Аду», чтобы дать остыть страсти Маклейна.

Однако была выработана договоренность, которая удовлетворяла каждую из сторон этого треугольника. Эта удобная договоренность продолжала действовать с разрешения Центра до тех пор, пока немецкие танковые дивизии не пересекли Сену и британская миссия не начала эвакуацию из Парижа.

10 июня, когда над Парижем, подобно отдаленным раскатам грома, гремела артиллерийская канонада, состоялась церемония бракосочетания Мелинды и Дональда. Медовый месяц супружеской четы начался с поспешного отъезда из Парижа за 48 часов до того, как на Елисейских полях раздался грохот солдатских сапог гитлеровских победоносных легионов. Неделю спустя супруги Маклейн отплыли из Бордо на британском эсминце, а тем временем Гитлер лично диктовал французскому правительству условия прекращения военных действий. «Аде» удалось с помощью коммунистического подполья благополучно добраться до Москвы. Она не была подвергнута взысканию, и в ее досье имеется таинственная запись о том, что она вернулась «на разведывательную работу за границей»[452].

Маклейн, возвратившийся к работе в Центральном отделе, снова стал добывать секреты министерства иностранных дел, как только восстановился контакт с Москвой. На сей раз он оказался под руководством «Вадима» (псевдоним Анатолия Горского), сменившего Графпена в качестве резидента НКВД в советском посольстве. Горский, бывший шифровальщик, был невысоким человеком в очках с «сердитыми бровями» и «сдержанной деловитой манерой поведения»[453]. Теперь, когда «Вайзе» руководила твердая рука «Вадима», он начал передавать все возрастающий объем секретных документов и телеграмм. Однако апогей работы Маклейна для советской разведки приходится на конец войны, после того как в 1944 году он получил назначение на работу в посольство Англии в Вашингтоне. Наличие у него специального допуска обеспечивало ему доступ не только к американским атомным секретам, но и к переговорам на высшем уровне, результатом которых стало создание НАТО.