Олег Царев - Роковые иллюзии

Если видоизменить знаменитую клятву легендарного мушкетерского трио у Александра Дюма применительно к кембриджской тройке Филби, Маклейн и Бёрджесс, то она звучала бы так: «Разоблачение одного — разоблачение всех». Ясно, однако, что письмо «Лирика» вызвало в Центре меньшее беспокойство относительно безопасности группы, чем лишение жизненно важного источника развединформации в МИДе в связи с назначением Маклейна в Париж. Необходимо было найти ему замену в министерстве.

Однако, как показывают документы НКВД, это оказалось не таким уж сильным ударом, как могло бы показаться. Перед своим отъездом из Лондона в 1937 году Дейч проинформировал Центр о том, что в министерстве иностранных дел практикуется направлять всех третьих секретарей после двух лет службы на Уайтхолле за границу для работы в посольствах[441]. Москва ответила на это, что в ее интересах было бы, чтобы Маклейн продолжал как можно дольше работать в Лондоне, где он имел доступ к значительно более широкому кругу документации в Западном отделе, чем если бы он работал в любой британской дипломатической миссии. В ожидании неизбежного назначения Маклейна на работу в другую страну, как всегда, предприимчивый Дейч ускорил приобщение к работе других кембриджских агентов[442].

Человек, заменивший Маклейна в министерстве иностранных дел, получил псевдоним «Мольер». В соответствии со своей политикой разведывательная служба открыла лишь псевдоним «шестого человека» из завербованных в кембриджскую группу. Однако, учитывая «прозрачность» первоначальных псевдонимов участников кембриджской группы, можно сделать вывод, что «Мольером» был Джон Александр Керклэнд Кэрнкросс, который писал диссертацию об этом французском драматурге. Он был сыном шотландского торговца скобяными изделиями, получил степень в университете Глазго и учился некоторое время в Сорбонне. В 1934 году получил право на стипендию в Тринити-колледже для подготовки к сдаче экзаменов по современным языкам. Хотя он и не был явным коммунистом, но в результате посещения Германии в 1935 году его подчеркнуто левые убеждения перешли в твердую веру, что Гитлера может остановить только альянс Англии с Советским Союзом. Кэрнкросс признавался, что его отыскал и побеседовал с ним как с потенциальным кандидатом для работы на советскую разведслужбу «четвертый человек» кембриджской сети, Энтони Блант, который был завербован Бёрджессом. В то время Блант выступал в роли «искателя талантов» для советской разведки. Блант был наставником Кэрнкросса по французскому языку и смог добиться успеха при первой беседе, несмотря на то что, по словам Кэрнкросса, они испытывали друг к другу взаимную неприязнь[443].

Блант передал своего подопечного Бёрджессу, который, по признанию Кэрнкросса, оказался «обворожительным, очаровательным и совершенно безжалостным человеком». Именно Бёрджесс обрабатывал Кэрнкросса и рекомендовал его Дейчу. К 1936 году после завершения учебы с отличием Кэрнкросс уже порвал все связи с Клугманом и кембриджским коммунистическим кружком. Ему не было необходимости «натаскиваться», подобно Маклейну, перед экзаменами для приема на государственную службу. Он прошел первым в списке, и его блестящая подготовка перевесила не столь блестящие результаты собеседования в отборочной комиссии. Затем Кэрнкросс стал третьим секретарем в Американской секции МИДа осенью 1936 года, то есть через год после Маклейна[444].

Кэрнкросс всегда утверждал, что решение пойти на работу в МИД было принято им самим, а не под влиянием Москвы. Это подтверждается сведениями из досье Маклейна, в котором содержится письмо Малли от 9 апреля 1937 г., в котором сообщалось, что «Мольер» завербован и с ним будет установлен контакт в конце мая. Это было приблизительно через шесть месяцев после того, как он фактически приступил к работе в министерстве[445]. Досье показывает также, что Кэрнкросс не снабжал Дейча документами до 9 сентября 1937 г. Поскольку несколько месяцев спустя он перешел в министерство финансов, Кэрнкросс заявил авторам, что любая информация, которую он в то время передавал русским, была «незначительной и нейтральной». Кэрнкросс признает, что, как на это намекает его псевдоним, он был более пригоден для научной карьеры в области французской литературы XVI века, чем для работы в правительственном учреждении[446].

Не сумев в течение двух лет найти свое место, Кэрнкросс поработал в целом ряде отделов министерства иностранных дел: Американском, Лиги наций, Западном и Центральном. Когда Маклейна направили из Уайтхолла в Париж в сентябре 1938 года, Москва наметила кандидатуру «Мольера» на его место в качестве главного советского «крота» в МИДе. Но там он проработал только до конца года, а затем перешел в министерство финансов — к большому неудовольствию Графпена и Москвы. Кэрнкросс объяснил, однако, что его происхождение не оставляет ему никакого шанса влиться в тесный круг власть имущих из министерства иностранных дел[447].

Графпену и его резидентуре в советском посольстве, которым было передано руководство работой Кэрнкросса и расширяющейся кэмбриджской группы, пришлось тем временем заняться организацией деятельности Маклейна в Париже. Сознавая практическую необходимость сохранить взаимоотношения «Ады» и «Стюарта», Центр решил, что «Аду», несмотря на ее промах, следует направить во Францию, чтобы не потерять доступ к разведданным, собираемым Маклейном. Чехословацкий кризис быстро приближался к постыдной развязке в Мюнхене в том памятном октябре, когда британское и французское правительства продали эту страну в обмен на гарантию, которая, как оказалось, точно так же ничего не стоила, как и клочок бумаги за подписью Гитлера.

«„Норма" приехала в Париж, чтобы работать со мной, и продолжала работать до моего отъезда вместе с посольством в июне 1940 года»[448],— писал Маклейн в автобиографии для НКВД. В ней он также выражал сожаление, что его возможность снабжать важной развединформацией значительно уменьшилась, когда его направили во Францию. Для серьезного шпионажа существовало мало возможностей в величественных апартаментах парижского особняка на улице Фобур Сент-Оноре, в котором размещались и резиденция посла, и канцелярия. Через «Аду» Маклейн передал, что «делает мало» для Москвы и что это его удручает. Новоиспеченному второму секретарю бесконечные дипломатические обеды и приемы казались надоедливыми и бессмысленными, тем более в то время, когда Англия и Франция находились на грани войны с Германией из-за Чехословакии. Отвращение, возникавшее у него, когда он, читая секретные дипломатические телеграммы, узнавал всю глубину предательства Чемберлена и Даладье в отношении Чехословакии, усугублялось восторженным одобрением, с которым встречали мюнхенские призывы к «миру в наше время» салонные политики из избранных кругов Парижа. К концу года Маклейн все чаще проводил свое нерабочее время, погружаясь в жизнь богемы, во «Флор» и «О-де-Маго» — знаменитых кафе, куда было удобно добираться пешком из его холостяцкой квартиры. Там он проводил многие часы в компании художников, писателей и социалистических интеллектуалов, пытаясь в облаках дыма от алжирского табака утопить свое разочарование в алкоголе, в коктейлях из марксистской диалектики и анисовки.