Ирвинг Стоун - Происхождение

На геологической секции выступили Дарвин, Адам Седжвик и Роберт Чеймберс: именно этот последний и был, решил Чарлз, автором вызвавших столь бурную оппозицию "Следов". Возвратившись домой, он заявил Эмме:

– Заседания доставили мне большое удовольствие, но все-таки самое приятное – одобрительная реакция специалистов по ракообразным, когда они узнали, что я занимаюсь препарированием и описанием всех родов усоногих. Генри Милн Эдварде, автор одной из моих давнишних любимых книг трехтомного исследования ракообразных, предложил мне познакомиться с его коллекцией и обещал оповестить всех, что мне срочно требуются экспонаты для работы.

Эммина улыбка была вежливой, но сдержанной.

– Извини, дорогой, но в данный момент меня больше занимает наш выводок, чем твои уточки.

8 июля у Дарвинов родилась дочь Элизабет, третья девочка. Сразу же после родов самочувствие Эммы улучшилось. Чарлз вернулся к работе над "Tubicinella coronula" и анатомией "стебельковых усоногих".

– Когда я закончил книгу о коралловых рифах, то жаловался, что никто не станет ее читать, – заметил он. – Но спрашивается: кто же тогда станет читать мою анатомию усоногих рачков?

– Да все грамотные усоногие, вот кто! А потом, разве ты сам не говорил, что хотел бы создавать книги-первоисточники?

– Но мне нравится, когда их к тому же еще и покупают. Джон Мэррей уже распродал весь тираж переделанного "Дневника". Я знаю, что по контракту гонорар за переиздание книги мне не положен, но все равно то, что написанные мною книги расходятся, тешит мое авторское самолюбие.

Опубликованные Чарлзрм четыре собственные и пять отредактированных им книг в целом были весьма благосклонно восприняты в ученом мире. Как правило, дарвиновские теории не оспаривались, а если критика и высказывалась, то в самой корректной, "академической" форме. И вдруг в сентябрьском номере "Журнала Эдинбургского королевского общества" за 1847 год появляется статья с описанием "дорог" и береговой линии Глен-Роя, автор которой буквально обрушивался и на доклад, в свое время сделанный Чарлзом на заседании Лондонского Королевского общества, и на его научную добросовестность.

– Я прямо заболел от горя, – признался он Гукеру. Хотя полемика и не была бурной, Чарлз проклинал тот день, когда девять лет назад поехал в Шотландию, чтобы собрать материал для своего доклада.

– Не умею я защищаться! – пожаловался он Эмме. – Конечно, это слабость. Нужно быть сильнее, нужно уметь драться, когда на тебя нападают.

Удалившись в свой кабинет, он на девяти страницах составил опровержение и послал его редактору "Скотс-мена". Испещренное многочисленными поправками письмо, почти каждую фразу которого он переписывал по нескольку раз, так никогда и не появилось в газете.

В октябре погостить к Дарвинам приехали на недельку Лайели: Чарлз привез хозяину коллекцию усоногих, а Мэри подарила превосходный портрет мужа в раме. Чарлз тотчас же повесил его над зеркалом на центральной стенке камина и пригласил Мэри в кабинет, чтобы продемонстрировать ей результаты своих трудов.

– Я так рад вашему подарку. Огромное за него спасибо!

Лайель прочел все, что было написано Чарлзом по усо-ногим рачкам, наблюдал, как виртуозно проводит тот препарирование под водой, выделяя мягкую округлую мешковидную часть тела.

– Отличная работа, Дарвин, – отозвался он. – Вы становитесь прямо-таки экспертом по части обращения с этим мельчайшим режущим инструментом. И все-таки больше всего меня восхищает в вас способность скрупулезно описывать все детали. Таким и надлежит быть настоящему ученому, специалисту, которого каждый обязан уважать. Для меня вы – его живое воплощение.

В ответ Чарлз только вздохнул и, накрыв микроскоп чехлом, предложил:

– Одевайтесь и пошли пройдемся по Песчаной тропе. Сколько сегодня камешков положим? Может, десять? Уже целый год я не проходил свою дистанцию столько раз подряд.

На восьмом круге Чарлз произнес:

– Вот уж никогда не представлял себе, что в мире столько разновидностей усоногих. Мне были известны сотни, а оказалось, что их тысячи. Если препарировать и описать всех, то на это уйдут годы!

По дружелюбному лицу Лайеля расползлась широкая улыбка:

– Но разве не за этим они вам и даны?

Чарлз задумался. Лайель сам отшвырнул ногой очередной камешек. Оставалось пройти последний круг. Холодало, в воздухе пахло дождем.

– Да, вроде бы ваши морские уточки – это скучища, – прибавил Лайель. Вся их деятельность – облеплять днища кораблей. Но природа создала усоногих рачков не бесцельно. Изучая их приспособляемость к климатическим условиям, различным морям, меняющимся запасам пищи, вы – кто знает? – быть может, обнаружите что-то такое, что имеет отношение к этой вашей таинственной теории трансмутации видов…

Он прервал свою тираду ровно настолько, сколько требовалось, чтобы по-дружески грубовато обнять Чарлза за плечи:

– ..теории, которой я верю не больше чем наполовину. Как только Дарвин закончил препарировать усоногих рачков Лайеля, он поехал в Лондон, чтобы повидаться с Ричардом Оуэном. Помещения, которые он занимал в Королевском хирургическом колледже, разительно отличались одно от другого. Одна комната представляла собой теплый кабинет, уставленный книгами, где витал дух учености и трубочного табака; другая – холодную лабораторию с операционным столом и набором скальпелей, ножей с изогнутыми лезвиями и хирургических ножниц, необходимых для анатомирования животных – как живых, содержащихся в клетках, так и мертвых, хранившихся в ящиках со льдом.

– Оуэн, – обратился к нему Чарлз, – можно мне одолжить коллекцию своих усоногих, которую в свое время я передал колледжу? Мне нужно гораздо больше родов, чтобы разобраться в изменчивости их структуры.

– Конечно. Ваша коллекция находится в музее без всякой пользы.

– Я был не совсем точен, когда употребил слово "одолжить". Усоногих рачков мне придется уничтожить: ведь я должен их препарировать, а помещать их обратно в раковины я еще не научился.

Оуэн улыбнулся этой попытке Чарлза сострить: его всегдашняя манера держаться отчужденно не позволила ему открыто рассмеяться.

– Вы вернете их в виде своей монографии. А это замена вполне равноценная.

Чарлза поражало, как много времени приходится отдавать сосредоточенной работе: и наблюдениям под микроскопом, и записям в тетради. Он вел подробный дневник, где отмечал, сколько именно времени заняло изучение того или иного рода..

– Совершенно непроизвольно я пришел к необходимости дать название нескольким клапанам, а также некоторым из более мягких частей тела, сказал он Эмме.