Ирвинг Стоун - Происхождение

– Да, у нас настоящий матриархат, – заметил он жене. – Обе семьи обращаются к тебе всякий раз, когда надо уладить какие-нибудь неприятности или разрешить сомнения.

– Или когда хотят поделиться своим счастьем и радостями, – Эмма улыбалась с видом матроны. – Что ж, мне импонирует, что для них я все равно что родная мать, хотя по возрасту все они старше меня, кроме Кэтти.

– Мудрость не зависит от возраста.

– Но у меня ее нету. Все, чем я обладаю, – это терпение и любовь.

Теперь, когда обоим было далеко за тридцать, в их внешности произошли заметные перемены. Волосы Чарлза из светло-рыжеватых стали темными. Его густая шевелюра, с едва заметными залысинами ко времени женитьбы, к тридцати восьми годам порядком поредела. Чтобы как-то компенсировать потерю, он отпустил длинные, широкие и пушистые бакенбарды. Брови его тоже потемнели.

– И с чего это я так постарел за эти восемь лет? – жаловался он Эмме. – Когда ты вышла за меня замуж, я был молодым, светловолосым, светлолицым и вполне симпатичным. А сейчас? Да ты только погляди на меня сегодня, на пороге моего сорокалетия: почти что лысый, брови кустятся…

– Это все от постоянных раздумий, – пошутила жена. – Что касается меня, то я нахожу, что сейчас ты гораздо привлекательней, чем тогда, когда мы поженились. В лице у тебя куда больше решимости, а голова – помнишь, твой отец сказал, что после "Бигля" ее форма изменилась? – сделалась еще массивнее. Раньше ты был просто мил. Теперь ты – могуч.

– Ах, любовь! Так очаровательна и так слепа!

"Чем старше становишься, – размышлял он на следующее утро, смотрясь в зеркало для бритья, – тем вернее выражает лицо твою внутреннюю сущность".

Хотя к 1847 году Эмма родила уже пятерых детей, она мало изменилась. Каштановые волосы сохраняли прежний блеск, кожа оставалась гладкой, щеки румяными. Ни Веджвуды, ни Дарвины никогда не считали ее красавицей (впрочем, и дурнушкой тоже). Ее ласковые лучистые глаза были по-прежнему бархатисто-карими, к тому же с возрастом она не потеряла и фигуру.

Что касается Чарлза, то если, как отметила Эмма, внешне он и казался более могучим, о своем физическом состоянии он не мог бы сказать того же самого. Ушли в прошлое времена, когда он без устали, по четырнадцати часов кряду, скакал на лошади, спал на сырой земле; подложив под голову седло, ел мясо гуанако… ощущая независимость и свободу.

Джозефу Гукеру он обмолвился:

– О своем здоровье мне нечего сказать, потому что я всегда чувствую себя почти одинаково – то чуточку лучше, то чуточку хуже.

Его продолжало угнетать, что друзья могут считать его ипохондриком. Эмма однажды сказала ему: она счастлива оттого, что, даже когда ему особенно плохо, он остается таким же общительным и заботливым, как обычно, и она чувствует, что нужна ему.

Для работы у него оставалось совсем немного экземпляров усоногих из коллекции, переданной им Ричарду Оуэну по возвращении из Кембриджа; их должно было хватить от силы месяца на три. Морские уточки, которых он собирал в тропических или просто.теплых морях, имели небольшое ромбовидное или овальное отверстие почти белого или пурпурного, иногда черного или бледно-персикового цвета. Щитки клапанов были почти треугольной формы, а в мягких тельцах просматривались сегменты с толстыми стенками и многочисленные трубочки. Чарлз очень жалел, что в Дауне экземпляров для исследования у него так мало. "Придется мне просить Оуэна, чтобы он уговорил Королевский хирургический колледж вернуть мою коллекцию", – в конце концов надумал он.

В феврале 1847 года Дарвин сделал короткий перерыв в занятиях, чтобы съездить к отцу в Шрусбери и проездом через Лондон побывать в Королевском обществе. Газеты как о большой победе вовсю трезвонили, что палата общин приняла "10-часовой билль", ограничивавший десятью часами рабочий день женщин и детей, занятых на фабриках: возможно, то был самый либеральный законодательный акт со времени отмены Хлебных законов.

Когда он вернулся домой, Эмма сообщила ему, что снова беременна.

– С рождения Джорджа прошло почти два года, – начала она. – Мы же хотели, чтоб у нас была большая семья, так что поблагодарим бога – он даровал нам ее…

Чарлз поцеловал ее в лоб, промолвив:

– Боюсь, у нас просто нет другого выбора, если только я не постригусь в монахи и не перееду в монастырь.

Работа с микроскопом не занимала мыслей Чарлза. Он мог спокойно обдумывать материал, что давали те отрасли знания, в которые он углублялся, а также сведения по выведению новых разновидностей, поступавшие от селекционеров.

Десять лет назад он написал: "Если бы мы решились дать полную свободу вымыслу, то пришли бы к выводу, что животные ведут свое происхождение от одного общего с нами предка. И они и мы – это единый сплав… Не следует жалеть усилий в поисках причин последующих изменений".

"Почему все более редкими становятся страусы в Патагонии?" – размышлял он, пока его не осенило: благоприятные условия сохраняют разновидности, в то время как неблагоприятные ведут их к самоуничтожению.

Дарвин получал удовольствие от обоих видов работы – и практических опытов в лаборатории, и теоретических размышлений во время своих прогулок по Песчаной тропе. В июне он побывал в Оксфорде на заседании Британской ассоциации, куда, казалось, съехались все его коллеги: Адам Седжвик, Джордж Пикок, Ричард Оуэн, Чарлз Лайель, Юэлл, Бакленд, Мурчисои, Майкл Фарадей, сэр Джон Гершель, Джон и Хэрриет Генсло приехали со своей старшей дочерью Френсис. Джозеф Гукер взволнованно поведал Чарлзу:

– Странная вещь! Я столько раз виделся с ней в доме Генсло, и в общем-то она мне всегда нравилась. Но вот вчера вечером за ужином я как будто впервые увидел Френсис, так поразила меня ее красота. Это было как откровение. Я понял, что люблю ее и должен просить ее руки. Сегодня утром я говорил с ней. Генсло согласны.

– Еще бы! Ведь они заполучат в семью самого блестящего ботаника страны. Интересно, что у нас тоже получается скрещивание – семьями, профессиями.

– ..Однако свадьбы нам придется ждать еще несколько лет. Адмиралтейство снаряжает научную экспедицию на Борнео, и, возможно, меня возьмут судовым натуралистом. А лесное ведомство предлагает мне совершить рейс в Индию.

Гукер принес известие о том, что Королевский ботанический сад в Кью открыт для публики, как и новый музей экономической ботаники сэра Уильяма Гукера. На Ботанический сад Джона Генсло в окрестностях Кембриджа наконец-то выделили средства, и первые деревья там уже посажены.

На геологической секции выступили Дарвин, Адам Седжвик и Роберт Чеймберс: именно этот последний и был, решил Чарлз, автором вызвавших столь бурную оппозицию "Следов". Возвратившись домой, он заявил Эмме: