Томас С. Элиот. Поэт Чистилища - Сергей Владимирович Соловьев
Затем Том наткнулся на «Рубайят» Омара Хайяма в переводе Э. Фицджеральда: «Я могу вспомнить достаточно ясно тот момент, когда, лет в четырнадцать или около того, мне попался экземпляр Фицджеральдова Омара, и ошеломившее меня погружение в новый мир чувств, который эта поэма могла дать мне. Это было похоже на неожиданное обращение в новую веру; мир показался обновленным, раскрашенным в яркие, вызывающие восхищение и причиняющие боль тона. Вслед за тем я вернулся к школьному курсу, состоявшему из Байрона, Китса, Россетти, Суинберна…»[38]
В вольном переводе Э. Фицджеральда «Рубайят» представляет собой единую поэму, аллегорию жезненного пути человека, от рассвета и до прихода ночи:
Вставай! Свой камень в чашу тьмы Рассвет
Уже метнул – и звезд на небе нет,
Гляди! Восходный Ловчий полонил
В силок лучей дворцовый минарет[39].
К слову, у Фицджеральда вообще нет упоминаний красавиц, к которым мы привыкли по русским переводам Хайяма.
Школьная программа содержала немало первоклассных литературных произведений. Включение произведения в школьную программу иногда отталкивает ребенка, но с Томом было не так – впечатление от «античного цикла» и пьес Шекспира осталось на всю жизнь. Возможно, сказалось желание противостоять однообразному унитарианскому морализаторству, которого ему хватало дома.
Читали античную классику: Гомера и Ксенофонта – по-гречески; Виргилия, Овидия, Цицерона – по-латыни. На занятиях по английскому языку и литературе – Шекспира, Мильтона, Маколея, Аддисона. На французском – Расина, Мольера, Лафонтена, Гюго. В дальнешем Элиот охотно использовал цитаты этих и других авторов, чувствуя себя абсолютно свободно в этом книжном мире.
В 1901 году Том был отмечен четырьмя пурпурными и одной золотой звездой за особые успехи в латыни. Но возникает естественный вопрос: а где же были девочки? Smith Academy – школа для мальчиков. Конечно, в семье с Томом были старшие сестры. Рядом – Mary Institute. Во время различных визитов и домашних праздников Том виделся с девочками своего круга. Курьезный момент – два номера «У камелька» десятилетний Том выпустил с посвящением «Моей жене». Кто имелся в виду, ни один из биографов так и не выяснил.
Местом, позволявшим регулярно встречаться с девочками, была школа танцев. Том посещал такую школу, носившую по-американски пышное название «Танцевальная академия профессора Джекоба Малера». Сюда ходили крупная, атлетического вида, дочь миллионера Маргарет Лайонбергер, Джейн Джонс, которую сам Элиот иногда вспоминал позже, красавица Эдвина Торнбург, Эффи Багнелл (Багнеллов считали «нуворишами»), сестра одноклассника Тома Маргарет Шапли.
В школу танцев Тома записали родители, несмотря на его сопротивление – он отличался стеснительностью. Та же Маргарет Шапли вспоминала, что Тома девочки про себя звали лопоухим[40]. Тем не менее он научился хорошо танцевать.
Вернемся, однако, к литературе.
Оглядываясь назад, Элиот писал, что в юности «стихотворение или поэзия какого-то поэта иногда вторгаются в молодое сознание и полностью им овладевают на некоторое время… Зачастую результатом является взрыв сочинительства, которое мы можем назвать подражанием… Это не намеренный выбор поэта для имитации, но писательство в состоянии своего рода демонической одержимости одним поэтом»[41].
К концу школы он научился сознательно выбирать поэтов для подражания.
Последний год в Smith Academy ознаменовался несколькими публикациями, подписанными «Т. С. Элиот», в «Smith Academy Record», журнале, выпускавшемся школой, а не самим Томом. От школьных товарищей автора отличала большая способность к имитации и умение организовать разнообразный материал.
«A Fable for Feasters» («Басня для Празднующих» о призраке в средневековом монастыре) была написана в стиле «Дон Жуана» Байрона. Чувствовалось в ней и влияние викторианского юмора, высмеивающего «мрачное средневековье». Генрих VIII с его восемью женами упоминался как «король-мормон». Для ободрения сонных монахов использовался Knout – это русское слово было зыбким мостиком, связывавшим Тома с Россией, о которой он, как и подавляющее большинство его сограждан, ничего не знал.
Стихотворение «A Lyric» («Лирика») – в стиле Бена Джонсона.
Опубликовал «Record» и прозу Тома. Мрачный рассказ о стервятниках на поле битвы («Birds of Prey») и «сказки» – о двух моряках, потерпевших кораблекрушение и живущих на спине кита («Tale of the Whale»), и о другом моряке, капитане, оказавшемся хозяином необитаемого острова («The Man Who Was King»). Тут чувствовалось влияние Киплинга.
В том же году Том получил золотую школьную медаль за успехи в латыни. Отец подарил ему по такому случаю 25 долларов. Часть из них Том тайком от родителей потратил на то, чтобы купить томик Перси Биши Шелли, считавшегося атеистом и не допущенного в домашнюю библиотеку. Маленький бунт? Шелли был очередным его увлечением, правда недолго.
Скиталица небес, печальная луна,
Как скорбно с высоты на землю ты глядишь!
<…>
Всегда, везде – одна,
Не зная, на кого лучистый взор склонить,
Не зная ничего, что́ можно полюбить![42]
6
Еще одна составляющая той волшебной смеси, которую называют детством, – летние каникулы.
Каникулы в Новой Англии стали семейной традицией еще до рождения Тома, по инициативе его деда, сохранившего связь с местами, где он родился и вырос.
После кончины Уильяма Гринлифа традицию продолжил Генри Уэйр. На лето Элиоты ездили сначала в Хэмптон-Бич в штате Нью-Гемпшир, затем, с 1893 года, в Глостер – океанский рыболовный порт в штате Массачусетс. Теперь поездки занимали не больше двух суток по железной дороге, а вагоны стали намного комфортабельнее, чем пятьдесят лет тому назад.
В Новой Англии они оставались с июня по октябрь. В первые годы они жили в гостинице с «литературным» названием «Готорн инн». Потом Генри Уэйр купил участок и построил дом на мысу под названием Истерн-Пойнт. С одной стороны открывался вид на океан, а с другой – на гавань Глостера. Взрослые шутили, что Атлантический океан – это огромное озеро, на восточном берегу которого находится Англия. Но пересечь его никто из них не стремился. К бывшей метрополии большинство американцев относилось с подозрением, и старшие Элиоты не были исключением. Для Тома, однако, с этих выездов началось обратное движение, возвращение к «исторической родине».
Искореженные океанскими ветрами сосны, можжевельник, обточенные волнами гранитные скалы. С конца каменистого мыса виднеются гранитные островки, почти скрытые волнами, а во время прилива совсем незаметные. У островков есть свои имена – например, группа из трех маленьких островков зовется Драй Сэлведжес. Считается, что это искаженное французское trois sauvages – «три дикаря». Они особенно опасны для моряков в бурю.
На каникулах Том много читал
