Томас С. Элиот. Поэт Чистилища - Сергей Владимирович Соловьев
«Это была хорошая школа. В ней учили, а теперь такое встречается все реже, тому, что я считаю основами: латыни и греческому, вместе с греческой и римской историей, элементарной математике, французскому и немецкому. И английскому! Я с удовольствием вспоминаю, что тогда сочинение по английскому называлось упражением в риторике. Чтобы вы не подумали, что программа была невероятно примитивной, я добавлю, что в школе была лаборатория, в которой могли ставить физические и химические эксперименты те, у кого на это доставало умения. Поскольку я провалил экземен по физике, не удивляйтесь, что я забыл имя учителя. Но я помню имена других прекрасных учителей»[31].
В школе учились дети из «хороших семей». Кроме того, Том был внуком основателя школы и имел освобождение от коллективных игр, т. е. мог держаться в стороне от остальных детей на вполне законном основании. Впрочем, и такая школа не защишала его от обид и огорчений.
Наиболее популярными учениками так или иначе были спортсмены. Защитник школьной футбольной команды Гас Кратч, центровой Фред Клипстейн, запасной Отто Шварц, успешно заменивший Клипстейна во время решающего матча. Вспоминая школьные годы, Элиот назвал по именам многих учителей, но никого из учеников, хотя и сказал в их адрес, не называя имен, несколько добрых слов. Однако Кратч, Клипстейн и Шварц мелькают в его стихах в довольно малопривлекательном контексте.
Сам он запомнился товарищам как «жутко книжный»[32].
Позже он объяснял, как в детстве ему было трудно определить, считать ли себя южанином или северянином[33]. Различие между южанами и северянами проявлялось во всем, вплоть до акцента. Рифмы в стихах его матери, сохранившей акцент Новой Англии, южанами не всегда воспринимались. Сам он, выросший в Сент-Луисе, долго сохранял следы южного акцента, но чувствовал себя северянином. До него доходили отголоски «южных» политических и коррупционных скандалов, ведь его родители принимали активное участие в городских делах. Всю жизнь он старался избегать политики, но ощущение, что «это не твое», не слишком отличается от ощущения, что ты сам – чужой.
В школу – и в школу миссис Локвуд, и в Smith Academy – можно было идти по улочкам обедневших старых кварталов. В старших классах он испытывал странное удовольствие, сознательно выбирая этот маршрут.
Многих поэтов в молодости привлекают руины – недостаток собственного эмоционального опыта возмещается наблюдением за разновременными чужими драмами, застывшими в формах внешнего упадка и разрушения. Здесь острее чувствовались запахи, особенно весной. Дыма, талой воды, ржавчины, кошачьей мочи, гниющего дерева, раскрывающихся почек на ветках, первых цветов, отбросов. Где-то Тому попалась на глаза вывеска «Пруфрок» – это имя позже он подарил одному из своих персонажей.
В школе, как и положено книжному ребенку, занятия для него были на первом месте. Впрочем, и культурная жизнь тоже. Можно было договориться с другим «первым учеником» ради экономии усилий, кто из них возьмет приз по греческому, а кто – по латыни[34]. А в освободившееся время подготовить восемь выпусков своего собственного школьного журнала «У камелька» («The Fireside»). В аннотации говорилось, что читатель найдет в журнале «художественные произведения, сплетни, театр, шутки и все, что есть интересного».
В журнале чувствовалось влияние американских книжек для детей и «веселых картинок» (эра комиксов еще не наступила). Чередуясь с шутками и комическими стихами, появлялись такие персонажи, как Боб Гремучая Змея и Болтушка Габи. В женских именах можно было увидеть намек на типажи из элитных кругов, к которым принадлежала и семья Тома: мисс Бондхолдер Форчунс, мисс Камчатти де Хейвенс или мисс Сноб.
В области культуры «The Fireside» придерживался космополитической и франкофильской ориентации. В разделе «Театр» Том писал, что драма Ростана «Сирано де Бержерак» произвела «грандиозное впечатление» в местном театре, рецензию сопровождало изображение Сирано – нос, шляпа, шпага… Упоминались мелодрама «За морем», шедшая в мюзик-холле, и комическая опера в стиле регтайм «У волн печального моря». Говорилось о скандальной актрисе Анне Хелд, игравшей в музыкальной комедии «Французская горничная».
В неожиданном сочетании разнородных фрагментов иногда можно увидеть предвестие будущего стиля Элиота с его ошеломляющим столкновением «высокого» и «низкого».
«Настоящая» поэзия попадала в мир Тома главным образом из книг – в контрапункте с ахматовским «когда б вы знали, из какого сора…».
Комические стихи и лимерики Эдварда Лира были «вирусным» чтением в школе, но менее очевидное воздействие пришло с другой стороны. В приемной у дантиста лежало собрание сочинений Эдгара По. Как ни странно, в душу Тому запали не стихи самого По, а строки поэта XVII века Генри Кинга, которые По поставил в качестве эпиграфа к рассказу «Свидание»:
Жди меня там! Я не подведу,
В этой мрачной долине тебя я найду[35].
Том потратил немало усилий, чтобы выяснить, кто такой Генри Кинг и что еще он написал. Возможно, при этом он впервые услышал о Джоне Донне (1573–1631), самом значительном из «метафизических» поэтов, чьим другом и душеприказчиком был Кинг. Влияние Донна на Элиота очевидно – в «Шепотках бессмертия» он пишет: «Таким же был, наверно, Донн…» Но настоящее знакомство с его стихами состоялось позже, в Гарварде.
Лет до двенадцати-тринадцати Том увлекался Киплингом – певец «бремени белых» с его сложными рваными ритмами и мужественной имперской экзотикой увлекал тогда многих. Но выбор стихов тоже о чем-то говорит. Том знал наизусть балладу «Дэнни Дивер» – о том, как вешают солдата, который убил спящего товарища.
Будет вздернут Денни Дивер ранним-рано, на заре,
Похоронный марш играют, полк построился в каре…[36]
Впрочем, читая примерно в это же время предания о короле Артуре в адаптированном для детей издании, Том тоже воспринимал их как форму поэзии.
В школе его учительницей французского была швейцарка миссис Кауфман, которая регулярно ездила в Европу. Такой стиль жизни вдовы, которой было около пятидесяти, воспринимался сент-луисцами как проявление крайнего космополитизма – местный журнал «St. Louis Republic» поместил список жителей города, пересекавших Атлантику от 10 до 20 раз, в котором она оказалась единственной женщиной.
По-французски Том читал такие произведения, как «Маленькая Фадетта» Жорж Санд, «Мадемуазель де ла Сельер» Жюля Сандо, «Рамунчо» Пьера Лоти. Круг чтения мальчика не ограничивался школьной программой, хотя трудно узнать точно, когда он познакомился, например, со стихами Бодлера. Он признается: «Я был страстно увлечен кое-какой французской поэзией
