Татьяна Михайловна Соболева - В опале честный иудей

Александр Владимирович, обладавший природным даром, да еще журналистским умением «разговорить» собеседника, заставить его чуть ли не вывернуться наизнанку, без труда узнал и то, чем интересовался, и кое-что вроде бы и лишнее. Супруга нашего палатного соседа работала, разумеется, где? В торговле... Стало ясно, откуда у таких в об-щем-то серых птах свободные тысячи для подкупа. Стало ясно, что я заблуждалась, отводя взятке в нашем случае незначительную роль. Прояснилась дополнительно причина, по которой нас заставили три раза прокатиться с ворохом вещей от дома до больницы. Конечно, я не думаю, что профессор А. встал однажды перед своим персоналом и скомандовал: «Бери взятки!» Но, знать, его подчиненные многое видели, хорошо соображали и необходимые выводы для себя сделали. А выводы такие: брать не возбраняется, можно торговать местами в небольших палатах, можно продавать удобства и услуги, даже предусмотренные больничными распорядками и уставами, - в качестве «товара» пойдет все. Воцарилось торжество поборов... И когда мы, тупицы безнадежные, приехали в третий раз, нас, скрепя сердце и горюя о недополученных «гонорарах», поместили в «коммерческую» палату, предоставленную ранее ничтожному воришке и обслуживавшей его жене.

Врач - мздоимец, врач - холуй, отдающий предпочтение и место в не принадлежащей ему больнице - государственной - человеческому отребью с туго набитым кошельком, врач - не уважающий талантливого представителя отечественной культуры, своего современника, - кто он? А главное - откуда взялся? Как утвердился? Виноват ли в своем нравственном падении? Берусь доказать, что нет. Появление равнодушных, хуже - злобных медиков, преследующих больного, - порождение все той же Системы, словно гигантской паутиной затянувшей все слои советского общества. Под тоталитарной плитой не могла нормально, свободно развиваться человеческая личность, подобно ногам японок в давние времена, с детства закованным в колодки. Но физическое уродство - ничто по сравнению с уродством нравственным. В конце концов от уродства физического страдает несчастный урод, ну, его близкие. Что такое уродство нравственное - об этом написаны тома. Выскажу лишь свое частное убеждение: нет никого страшнее в подлунном мире, чем безнравственный, т.е. бессовестный, врач. Вот только что вспомнила: профессор А. внимательно прочитал заключение НИИ гастроэнтерологии, где говорилось о необходимости срочного оперативного вмешательства... А теперь вдумайтесь: чем руководствовался проф. А., виднейший специалист в области проктологической хирургии, санкционируя (иначе и быть не могло — он хозяин!) проволочку с госпитализацией Соболева?

К счастью, Соболев пребывал в полном неведении по поводу своего состояния, не подозревал, что за дамоклов меч над ним нависает и сколь тонка держащая его ниточка.

И пусть каждый, хотя бы на короткое время, поставит себя на мое место. Тогда он поймет, почему я постоянно находилась в огромном напряжении, почему все время была начеку: при малейшем движении Александра Владимировича ночью просыпалась в холодном поту, с сердцем, ушедшим в пятки. Мне было очень страшно, ежечасно, ежеминутно ждать беду - и какую беду! И никто из врачей не догадался, а может быть, сознательно спасая свою шкуру, не захотел произнести несколько слов успокоения. Они предпочитали держать меня, как лошадь, во вздыбленном положении, пляшущую на задних ногах. И мне нечего стыдиться, нечего скрывать тогдашнего своего желания - поскорее нырнуть под крыло медиков, ибо любое осложнение болезни, происшедшее в стенах больницы, устранялось бы куда быстрее и проще, чем если бы между больным и больницей оказалась «нескорая» «скорая»... Тогда шансов на жизнь оставалось ничтожно мало - вот об этом меня детально проинформировали, - потому что экстренная операция при открытом кровотечении освобождала врача от ответственности, ибо вмешательство в организм в такой ситуации - явный риск и проходит под лозунгом: «Может быть, удастся спасти...» Работа на «авось». И виноватых нет - болезнь. Впрочем, при чем тут правые или виноватые? Это не игра. Здесь все - в одни ворота.

Помимо этого мне приходилось периодически уговаривать Александра Владимировича согласиться на операцию. Почувствовав себя в иной день, а то и два-три дня неплохо, он категорически заявлял: «К черту операцию! Они ничего не понимают». А супруг мой временами был несговорчив, упрям. И наверно, сам господь Бог вкладывал в мои уста какие-то сверхубедительные доводы, и слава Всевышнему, что мой с негладким характером супруг верил мне беспредельно. Будь иначе, он погиб бы, не дождавшись операции.

Итак, мы оказались в отделении проктологии н-ской городской больницы. Я не называю имен, номера больницы, потому что, ведя рассказ, не стремлюсь расквитаться, досадить. свести счеты. С тех пор миновало двадцать лет. Многое передумала, многое вспомнила, заново оценивая. Решила: пусть факты в моем повествовании предстанет без ретуши, не задаюсь целью где-то положить лишнюю краску, где-то затушевать, чтобы сгладить впечатление или усилить, что-то сделать малопонятным, скрыть правду. Пусть полученное изображение будет приравнено к фотографии. И этого достаточно. чтобы показать, как уродовала душу человека тоталитарная коммунистическая система, в какое беспощадное чудовище умела превратить даже представителя наигуманнейшей профессии на Земле - врача.

Человек, я имею в виду Ал. Соболева, дернул (в случае с «его» больницей - ЦРБ) державную паутину за какой-то отдаленный, ничего не решающий, незначительный краешек. Но она, как и любая паутина, сразу и вся пришла в движение, всей сутью своей отреагировала на неосторожно ее потревожившего, на нее покусившегося. Своим орудием избрала ею же созданного монстра, в данном случае - главного врача и его подчиненных.

...Пока, не вполне сознавая, что являемся нежеланными, мы - под крышей больницы. Чужой дом. Чтобы не нарушить «устав», не попасть впросак, в то же время не докучать, обращаюсь с некоторыми вопросами к среднему медперсонале - сестрам. Они меня видят впервые, испортить им настроение я попросту не успела. Но они демонстративно не желают иметь со мной дела. С извинением пытаюсь остановить на несколько секунд идущую мне навстречу по длиннющему коридору отделения женщину в белом халате - это или медсестра или врач, иных здесь попросту быть не может: нянь нет, как нас уже предупредили. Молодая женщина идет неторопливо, сунув руки в карманы халата. Не дослушав мой вопрос, не останавливаясь, глянув с неприязнью (?). прерывает меня: «Не знаю, мне некогда...» Я остаюсь в длиннющем коридоре с вопросом без ответа, с новым вопросом: за что такая немилость?.. Новая попытка - результат тот же.