Георг Форстер - Путешествие вокруг света

Капитан и мой отец, которые за время нашего отсутствия предприняли прогулку на запад, только что вернулись на борт. Они рассказали нам, что, как только мы рано утром ушли, к ним пожаловал в качестве посланца короля Э-Ти и передал в подарок капитану свинью, а также фрукты, но, при этом сообщил, что из-за вчерашнего случая О-Ту испытывает матау, то есть страх, и плохо о нас думает. Чтобы показать ему, насколько мы сами не одобряем разнузданности наших людей, преступники были выведены на палубу и при нем, к ужасу всех присутствовавших таитян, получили каждый по двенадцать ударов. После этой экзекуции капитан Кук велел погрузить в лодку трех овец, то есть последних, оставшихся из числа закупленных на мысе Доброй Надежды, и вместе с капитаном Фюрно, а также моим отцом отправился на берег, дабы вернуть расположение короля, без которого мы не могли получить по всей стране продовольствия. Когда они прибыли в Парре, им сказали, что король отправился отсюда на запад. Тогда они последовали за ним и, пройдя 4—5 миль, остановились в округе, называемом Титтаха [Атехуру], где им пришлось несколько часов дожидаться короля. Из страха перед нами он действительно убежал за 9 миль от бухты Матаваи. Столь поспешное бегство по такому ничтожному поводу свидетельствовало о его крайней трусости, однако ее можно ему простить, если вспомнить, каким ужасным и кровавым способом европейцы до сих пор доказывали этому народу свою силу и превосходство.

Лишь в 3 часа пополудни О-Ту и его мать прибыли к капитану: он — полный страха и недоверия, она — со слезами на глазах. Однако, когда Э-Ти рассказал ему, как преступники при нем были наказаны, он успокоился, а вид незнакомых животных, которых капитан Кук, повторив свои дружеские заверения, подарил ему, вскоре и вовсе привел его в хорошее расположение духа. По просьбе его величества нашему шотландцу опять пришлось поиграть на волынке, и невысокое искусство сего виртуоза произвело здесь воздействие не меньшее, чем арфа Давида, чьи гармоничные звуки обычно развеивали тоску Саула[292]. Скоро это воздействие музыки сказалось. Король велел принести свинью и подарил ее капитану Куку, а затем подарил и другую свинью капитану Фюрно. Поскольку оба вскоре собирались отплыть от острова и потому думали, что это последняя возможность получить подарки от его величества, они попросили дать что-нибудь и Матаре, то есть моему отцу. Тот так и сделал, но подарил лишь маленького поросенка. Когда же наши люди выразили некоторое неудовольствие такой разницей, из толпы выступил один из родственников короля по восходящей линии, которого все называли медуа (отец), и, сильно жестикулируя, горячо заговорил с королем, показывая то на наших людей, то на полученных овец, то на маленького поросенка. Едва он закончил свою речь, как поросенка забрали, а вместо него принесли большую свинью. Наши люди вознаградили такую любезность, щедро одарив всех железными изделиями и прочими мелочами. Индейцы в ответ подарили им несколько ахау, или кусков здешней материи, в которую одели наших людей, после чего те попрощались со всем двором и около 5 часов вернулись на корабль.

Поскольку на другой день капитан собирался окончательно покинуть остров, были сделаны приготовления к отплытию. Увидев эти действия, значение которых индейцы уже знали но прежнему опыту, они напоследок прибыли целой толпой, привезли рыбу, моллюсков, фрукты, материи, и начался торг. Около 3 часов пополудни вернулся лейтенант Пикерсгилл, которого с позавчерашнего дня не было на корабле, так как он отправился закупать продовольствие. Он побывал на другой стороне плодородной равнины Папарра [Папара], где находился О-Аммо, некогда король всего Таити, со своим сыном, юным Т'Эри Дерре. Первую ночь он провел на границе маленького округа, принадлежавшего в настоящее время королеве О-Пуреа (Обереа)[293]. Едва узнав об их прибытии, она явилась и, как старых знакомых, самым дружеским образом пригласила к себе. Поскольку вскоре после отплытия капитана Уоллиса она разошлась со своим супругом, от былого величия этой женщины, некогда столь знаменитой и среди сограждан, и среди европейцев, совсем, ничего не осталось. Виной тому были прежде всего внутренние войны между двумя половинами острова, из-за которых весь округ Папарра пришел в большой упадок. Она пожаловалась лейтенанту, что стала тихти (бедной) и не может даже подарить свинью своим друзьям-европейцам. Поскольку от нее ожидать было нечего, Пикерсгилл на другое утро вернулся в Папарру, где нанес визит прежнему супругу О-Пуреа, которого звали Аммо. Он успел жениться на одной из самых красивых девушек острова, но сам с тех пор состарился и стал бессилен. Его красотка подарила нашим людям свинью, а когда они собрались уходить, отправилась вместе с ними, взяв одну из своих служанок, и весь день преспокойно плавала с ними в шлюпке, в то время как ее собственное каноэ шло рядом, чтобы увезти ее обратно. Она была очень любопытна и, похоже, не видала еще европейцев. В частности, она сомневалась, все ли у них такое же, как у ее земляков, пока наглядно не удостоверилась в сходстве. Со своей спутницей она наконец сошла на берег в Аттахуру, где их хорошо принял знатный вельможа но имени Потатау, и в его доме они провели следующую ночь. Потатау тоже разошелся со своей женой Полатехерой и взял себе помоложе, да и та нашла себе другого любовника или мужа; несмотря на это, оба новых семейства продолжали жить под одной крышей как ни в чем не бывало. На другое утро Потатау заявил господину Пикерсгиллу, что хотел бы сопровождать его в Матаваи, чтобы посетить капитана Кука, но не уверен, хорошо ли тот его примет. Господин Пикерегилл заверил его в этом, но все-таки для большей надежности Потатау поднял перед собой несколько желтых перьев, связанных в маленький пук, попросил господина Пикерсгилла взять в руку такой же и поклясться, «что Туте (капитан Кук) хочет быть другом Потатау». Когда это было исполнено, он тщательно завернул перья в кусок таитянской материи и сунул их в свой тюрбан. Нам уже было известно по рассказам наших предшественников, что жители этого острова обычно пользуются такими красными и желтыми перьями во время своих молитв; но что они употребляют их и в церемониях, подобных вышеописанной, то есть для торжественных клятв, а значит, имеют представление о присяге, показалось нам совсем новым. Потатау полностью полагался на эту церемонию и после нее уже не сомневался в правдивости своих друзей; он сразу приказал захватить двух свиней, несколько кусков материи, а затем вместе с супругой и слугами направился к лодке господина Пикерсгилла. Но когда Потатау, сопровождаемый большой толпой, дошел до берега, все его люди стали просить его, чтобы он не садился с нами. Некоторые даже упали ему в ноги и обнимали его колени, стараясь удержать. Женщины, плача, кричали, что Туте убьет его, едва он вступит на борт, а некий пожилой мужчина, живший в доме Потатау, видимо старый верный слуга семьи, оттаскивал его за одежду. Потатау был тронут, несколько мгновений он колебался, но вскоре взял себя в руки, оттолкнул старика и воскликнул решительным голосом: «Туте аипа матте те тайо!», то есть «Кук не убьет своего друга!». С этими словами он прыгнул в лодку, гордо и смело, как человек, знающий себе цену, чем вызвал у англичан: известное почтение. Прибыв к нам на корабль, он со своей женой Ваиниеау, а также с бывшей женой и ее любовником тотчас спустился в каюту, чтобы передать подарки капитану Куку. Потатау был один из самых крупных мужчин, которых мы видели на острове, при этом в его лице было столько кротости, красоты и величия, что господин Ходжс сразу захотел его нарисовать как одну из благороднейших моделей в природе. Портрет помещен в описании данного путешествия, сделанном капитаном Куком. Все в этом человеке было необычайно величественно — например, бедра были такого же обхвата, как у самого сильного из наших матросов. Просторные одежды и белый тюрбан очень шли его фигуре. Особенно нам нравилось его благородство и прямодушие, выгодно отличавшие его от недоверчивого О-Ту. Полатехера, первая жена, была похожа на него ростом и сложением и в этом отношении показалась нам самой примечательной из всех здешних женщин. И в облике ее, и в поведении было что-то мужское; она казалась олицетворением силы и властности. Это особенно проявилось, когда здесь стоял на якоре корабль «Индевр». Полатехера тогда назвала себя сестрой капитана Кука, и, когда однажды, невзирая на это, ее не хотели пустить в форт на мысе Венус, она раскидала часовых, пытавшихся преградить ей путь, и пожаловалась своему названому брату на постыдный прием, который ей был оказан.