Тарковские. Отец и сын в зеркале судьбы - Педиконе Паола

Вера в грядущее бессмертие также обретает в книге «Зимний день» чисто христианские черты: «Без сновидений, как Лазарь во гробе, спи до весны в материнской утробе, выйдешь из гроба в зеленом венце». Сближая понятия гроба и материнской утробы, Тарковский отождествляет смерть и рождение. Изменяется в стихах Тарковского и понятие времени.

«По существу в поэзии Тарковского нет ни настоящего, ни ушедшего в неизвестность прошлого, – отмечал Дмитрий Лихачев, – а есть единое, полное глубокого смысла духовное явление, откуда протягиваются нити в будущее, – не только в то, которого еще нет, но и в то будущее, которое уже было… Для Тарковского-поэта судьба человека едина, и это главное, о чем он думает в своих стихах:

Не «готов к обороне» в Книге Бытия – это Авель. И главное в судьбе Авеля – смерть. О ней-то и пишет поэт. Это итог и сжатие жизни в немыслимое уплотнение. И хотя в поэзии

Тарковского ожидаемый им конец жизни так часто присутствует, присутствует даже в названии последней книги его стихов «Зимний день», ибо зима для него конец существования, – поэзия Тарковского глубоко оптимистична».

Драгоценность бытия в книге «Зимний день» утверждается обретением внутренней, духовной свободы. Вот почему среди главных персонажей этой книги – бродячий философ Григорий Сковорода. Тема нищеты, странничества с особой силой звучит именно в «Зимнем дне». И путь человека в мире предстает как путь странника, идущего к Богу.

Мать и сын

«Андрей любил свою мать, любил по-своему, сложной, «недейственной» любовью, о которой рассказано и в «Зеркале», и в его дневнике. Марии Ивановне Андрей посвятил фильм «Ностальгия», но об этом она уже не узнала. Последние годы он редко навещал нас, – честно свидетельствует Александр Гордон и добавляет еще одну горькую пилюлю: – Мария Ивановна стойко переносила разлуку с сыном и радовалась коротким и редким встречам».

Короткие и редкие встречи! Может ли укоризна матери к сыну быть более горькой и печальной! Особенно, если вспомнить фильм «Зеркало», главная идея – обожествление матери.

В фильме обожествлял, а в жизни… А в жизни, скажем честно, почти забыл о ней, погруженный в череду повседневных забот.

Утром 5 октября 1979 года Марина Тарковская, позвонив брату, попросила, чтобы он «простился с матерью и сам закрыл ее глаза, облегчив свою душу». Андрей приехал в квартиру сестры за несколько часов до кончины матери.

Марию Ивановну Вишнякову хоронили 8 октября 1979 года. На Востряковское кладбище приехали к двум часам дня. Гроб покатили на тележке с дутыми шинами. Метров через триста свернули на боковую дорожку… После того, как могильщики соорудили холм, подрубили и воткнули в его подножие цветы и венки, Андрей Тарковский пошел вправо, между могил. Он отошел от всех на несколько десятков метров и, подняв голову, долго смотрел на вершины кладбищенских берез…

Четыре года спустя Андрей вспоминал:

Когда мама умерла, я почувствовал себя очень одиноким. Может быть, впервые я почувствовал тогда, что она была самым близким человеком в моей жизни. К тому времени мы жили довольно разобщенно и отдаленно друг от друга. Я плакал тогда, когда умерла моя мама, но и то мне кажется, что это было не столько связано с жалостью по отношению к моей маме, умершей от тяжелой болезни, – казалось бы, наоборот, я должен был радоваться, что она перестала мучиться, – сколько жалостью к самому себе, то есть я плакал в тот момент от эгоизма, что ли, оттого, что я почувствовал себя в тот момент совсем одиноким – я потерял самого близкого для себя человека. Слезы, в конечном счете, символ эгоизма.

Арсений Тарковский тоже переживал смерть Марии Ивановны – быть может, не так сильно, как Андрей, но – переживал.[90]

На похоронах Марии Ивановны была и Маргарита Терехова, игравшая ее в «Зеркале». Актриса пишет, что во время съемок фильма она расспрашивала отца и мать Андрея обо всем, и, в частности, вспоминает такой разговор:

– Мария Ивановна, Арсений Александрович говорит, что хотел к вам вернуться…

Мария Ивановна пожимает худенькими плечами:

– В первый раз слышу.

Я – к Арсению Александровичу… Он:

– Ну, у нее такой характер!

Да, про этот характер мне и Марина, сестра Андрея, рассказывала. Во время войны дети ее, голодные, откуда-то огурцы притащили – выбросила, чтобы чужого не брали. Книжки хорошие своим детям, детям своих детей до конца дней своих читала – очень любили ее дети. Никогда Мария Ивановна не мешала Андрею и Марине общаться с отцом, кто бы ни был с ним рядом, – вот какой был характер.

Владимир Юсов говорит, что одной из причин, по которым он перестал работать с Андреем, было то, что он, Юсов, внутренне не принял сценарий «Белый день» («Зеркало»).

Юсов поясняет:

Мне не нравилось, что, хотя речь в нем явно идет о самом Андрее Тарковском, на самом деле в жизни все было не так: я знаю его отца, знал маму… Поклонники «Зеркала», наверное, возразят мне, что художественный образ и не должен во всем совпадать с реальным. Это я понимаю, согласен, не должен. Но я видел иное: непонятное и неприятное мне стремление встать на небольшие котурны, – и это не вязалось у меня с Андреем. Я говорил ему об этом и почувствовал, что он моих поправок-требований на этот раз не примет, что и мне будет трудно, и я только помешаю ему… Кстати, многое из того, о чем я предупреждал Андрея, позже ушло из картины или смягчилось…

Из воспоминаний Александра Лаврина

Первые годы после смерти Марии Ивановны меня связывали дружеские отношения с семьей Марины Тарковской, я часто бывал у нее дома. Однажды зашла речь о памятнике на могилу Марии Ивановны. Я взялся помочь – отыскал мастера, который изготовил надгробную плиту. А в ее основание решили поставить простой деревянный крест.

Летом 1980 года на мебельном комбинате в Баковке мне удалось раздобыть два больших бруса красного дерева толщиною в 10 сантиметров. Марины и ее мужа в Москве не было, и на кладбище мы поехали с Андреем Тарковским; было это 10 августа. Приехав на место, все осмотрели, промерили, решили, каким должен быть крест, как положить плиту и т. д.

Дома с помощью подручных столярных инструментов (дед мой был плотником) я сделал большой восьмиконечный крест в православной традиции. Проолифил его как следует, покрыл несколькими слоями лака.

И вот однажды ранним утром я вышел из дому, держа на плечах огромный тяжелый крест. Мой верный добрый «Запорожец» был сломан, в такси крест не умещался, и я повез его через всю Москву сначала на троллейбусе, потом на метро. Это было в день какого-то православного праздника, точно не помню. Старушки, ехавшие к заутрене, с изумлением смотрели на мою ношу и о чем-то перешептывались.

Я отвез крест домой к Марине Тарковской (ее квартира находилась неподалеку от Востряковского кладбища), там он простоял некоторое время, а в октябре мы с Александром Гордоном, захватив мешок с цементом, установили его на могиле Марии Ивановны. Рядом положили гранитную плиту с ее именем и датами жизни. Работали с раннего утра до четырех часов дня. Потом зашли в магазин, купили бутылку водки и распили ее в семейном кругу. Жаль, что Марина это «забыла».

В «Мартирологе» (дневниках) Андрея Тарковского есть запись о том, как однажды (это был трудный период, решался вопрос возможности его работы в Италии) он приехал на могилу матери.

Сегодня еще одно чудо. Все же со мной иногда происходят странные и прекрасные чудеса. Я был сегодня на кладбище, на могиле у мамы. Тесная ограда, маленькая скамеечка, простенькое надгробие, деревянный крест. Клубника пускает усы. Помолился Богу, поплакал, пожаловался маме, просил ее попросить за меня, заступиться… Правда ведь, жизнь стала совершенно невыносима. И если бы не Андрюшка, мысль о смерти была бы как единственно возможная. На прощание с мамой сорвал лист земляники с ее могилы. Правда, пока ехал домой – он завял. Поставил в горячую воду. Листик ожил. И стало на душе спокойнее и чище. И вдруг звонок из Рима. Норман, 20-го приезжают итальянцы. Конечно, это мама. Я и не сомневаюсь ни на секунду. Милая, добрая… Единственное существо, кроме Бога, которое меня любит. Это она услышала меня и попросила. Может быть, ей не надо было на этот раз унижаться, чтобы помочь своему беспутному одинокому сыну. Милая моя… Спасибо тебе. Я так виноват перед тобой.