Роберт Фалкон Скотт - Дневники полярного капитана

Я несколько раз беседовал с Уилсоном о том, что они переживали во время недавней экскурсии. Он говорит, что всех больше страдал, несомненно, Черри-Гаррард, хотя не только не жаловался, но все время старался помогать другим.

Кстати, мы оба пришли к заключению, что хуже всех приходится самым младшим. Гран, который у нас моложе всех (23 года), служит этому примером; а теперь еще Черри-Гаррард, 26 лет. Уилсон (39 лет) говорит, что он никогда так мало не страдал от холода, как в этот раз. Самый лучший возраст, должно быть, от 30 до 40 лет. Боуэрс, конечно, чудо; ему 29 лет. Перешедшим сороковой год утешительно вспомнить, что Пири[64] было 52 года!

Четверг, 10 августа.

Почти нечего записывать, а я был занят другими писаниями.

Погода эти дни стояла умеренно хорошая и по-прежнему совершенно непонятная. Ветер был при ясном небе, как и при облачном. Во вторник был довольно сильный ветер, но до шторма не дошел; поднялся он без всяких предзнаменований, и все, что мы считали таковыми, оказалось вздором. Вернее всего, следует быть всегда готовыми к ветру, но не ожидать его.

Свет быстро прибавляется. Дэй приделал к нашему окну еще одну раму, так что новый свет проникает к нам через тройное стекло. Теперь внутри окна собирается немного льда.

Лошади здоровы, но задают много хлопот. Все были спокойны, а теперь вдруг расшалились до невозможности. Китаец все еще по ночам брыкается и визжит. Антон уверяет, будто он это делает, чтобы согреться; может быть, это отчасти и верно. Когда он ест снег, он обыкновенно забирает его в рот слишком много и сразу глотает; забавно смотреть на него, потому что ему от снега внутри холодно, и он переминается на всех четырех ногах, а выражение у него обиженное, пресмешное; но не успеет снег растаять – он опять за прежнее. Другие лошади берут снега немного или дают большому кому растаять на языке; это тоже вызывает забавную гримасу.

Виктор и Сниппетс – неисправимые грызуны; не перестают ни минуты, если передняя доска стойла на месте; приходится убирать ее, как только кончается кормежка, после чего они уже тщетно ищут, за что бы ухватиться зубами. Боунз принялся без всякого повода лягаться по ночам; исколотил всю заднюю стену стойла; мы покрыли доски мешками, так что стук нас не беспокоит; но отучить его нет возможности. Досаднее всего то, что лошади этими замашками могут повредить самим себе. Одно хорошо, что вши совсем у них вывелись, и это благодаря очень простому средству: обмыванию настоем табака. Оутс видел это у себя в полку. Это тем большее счастье, что у нас вышли все химические препараты, обыкновенно употребляемые в подобных случаях.

Я окончательно назначил лошадей, которые пойдут с нами, и распределил их между людьми; новые провожатые начиная с 1 сентября примут назначенных им лошадей на свое исключительное попечение, чтобы как можно лучше узнать их и приучить их к себе.

Такое распределение имеет ряд совершенно очевидных преимуществ. Вот новый список:

Боуэрсу – Виктор

Уилсону – Нобби

Аткинсону – Джию

Райту – Китаец

Черри-Гаррарду – Майкл

Эвансу (квартирмейстеру) – Снэтчер

Крину – Боунз

Кэохэйну – Джимми Пигг

Оутсу – Кристофер

Мне и Оутсу – Сниппетс

Вчера Боуэрс и Симпсон в первый раз после долгого времени опять пустили шар.

Он поднялся по южному ветру, но остановился на ста футах, затем взвился еще на 300–400 футов и после того полетел уже прямо в южном направлении. Казалось, все шло хорошо; шнурок, пока его держали, натянулся, потом свободно повис, как и надлежало. С лишком две мили проследили его, летевшего по прямой линии к ближайшему островку, но в нескольких сотнях ярдов от него нить оборвалась. Обошли весь островок, думая найти его, но безуспешно. Почти совершенно то же случилось последний раз, как мы пускали шар, и мы недоумеваем, в чем причина.

Наши экскурсанты все еще не совсем хорошо себя чувствуют. Ноги сильно болят; есть и другие признаки переутомления – за исключением Боуэрса, который, как бы себя ни чувствовал, с обычной бодростью побежал искать шар.

Гуляя вчера днем, я видел удивительный световой эффект: полная луна ярко светила со стороны, как раз противоположной блекнувшим сумеркам, и айсберги освещались с одного бока бледно-желтым ее светом, с другого – еще более бледным белым дневным светом, распространявшим холодный, зеленовато-голубой оттенок: получался контраст поразительной красоты.

Пятница, 11 августа.

Ночью началась давно ожидаемая метель.

Вчера Оутс прочел нам вторую лекцию о лошадях, обращении с ними и их обучении. Говорил коротко и деловито.

По его мнению, хороший тренер «не рождается, а создается». «Лошади совершенно неспособны мыслить, но обладают великолепной памятью». Кричать на лошадь бесполезно: девять раз из десяти она крик будет ассоциировать с чем-то неприятным, разнервничается и что-нибудь сделает. Седоку бессмысленно кричать на лягающуюся лошадь. «Я это знаю, потому что сам так делал».

Нужно помнить, что, повышая голос на одну лошадь, нервируешь всех остальных. При обращении к лошадям самое главное – спокойствие и твердость.

Лектор дал еще несколько указаний и перешел к вопросу об усовершенствовании наших конюшен. По мнению Оутса, хорошо бы каждой лошади предоставить просторное стойло, а также организовать соломенную подстилку, чтобы они могли ложиться. Некоторые ложатся, но редко лежат дольше 10 минут – слишком холодно. Оутс считает необходимым остричь животных до наступления зимы (точнее, лета), считая, что чистить их не нужно.

Он предлагает подготовить к путешествию на юг мешки-кормушки, привязи, попоны и забинтовать ноги всем лошадям.

Потом лектор говорил о снежной слепоте лошадей и проблемах при передвижении по рыхлому льду.

Оутс любит закончить лекцию веселой историей. Вчерашняя история вызвала всеобщий хохот, но – увы! – повторить ее невозможно – она совершенно не годится для печати.

После лекции обсуждали методы борьбы со снежной слепотой. Окрашивание челок кажется неподходящим решением проблемы. Самым рациональным кажется шляпа. Еще лучше – козырек, крепящийся к недоуздку. Но это не сложно, а вот проблема с лыжами для лошадей гораздо серьезней. В последнее время мы ломаем над ней голову, а Эванс мастерит лыжи для Снэтчера, ориентируясь на конструкцию башмаков, которые надевают лошадям, когда косят траву на лужайках.

Вопрос не только в форме лыж, но и в их креплении. Думаю, что лучше всего наши теперешние лыжи, сделанные наподобие теннисной ракетки. Их единственный недостаток в том, что они для очень рыхлого снега и излишне велики для условий Барьера; на трудных участках они, скорее всего, будут гнуться. Лучше всего взять за основу башмаки, которые представляют собой твердый мешок над копытом.