Неизвестен Автор - Раиса, Памяти Раисы Максимовной Горбачевой

И связывалось с именем Горбачева. И когда куда-то приезжал он и когда встречали его - это означало, что нас встречают. И когда кричали "Горби!", это означало, что нас приветствуют.

И рядом с ним, с нашим Михаилом Сергеевичем, всегда была его жена, Раиса Максимовна. И все, кто хотел видеть, видели: это отличная, а может быть, идеальная пара.

Прежние советские начальники никогда не показывали своих жен. Они ж были небожители, сверхчеловеки...

Супруги были уж больно тяжеловаты. Нарядиться главжены норовили все в панбархат и люрекс, прически залакировать... Ну, и как такую в Европу?

Впрочем, партийные работники и сами элегантностью не отличались. Европейцы смотрели как на диковинку на их длинные габардиновые или ратиновые пальто, на их велюровые шляпы, лежащие на оттопыренных ушах, на их ботинки, по которым видно, что нет сносу, но и ясно, что не для ходьбы обувь, а только чтобы сделать в ней три шага до машины. А Раиса Максимовна улыбалась рядом со своим всемирно знаменитым мужем - легкая, грациозная, элегантная.

По-женски мы, бывало, обсуждали жен, которые красовались на телеэкранах с главами других великих государств. Сравнивали с нашей женой. Одна из них любила юбочки, которые были чуть короче, чем, по нашему разумению, полагалось бы носить в ее возрасте. У другой слишком легкомысленная прическа. Третья кокетничает...

Наша Раиса Максимовна, жена Михаила Сергеевича, наша жена была во всех отношениях безупречна. У нее платьице всегда было нужной длины, туфельки легкие. И - что самое ценное в женщине? - небрежный взмах расческой. У "нас" так и было. И, конечно, никаких гримас, никакого кокетства.

Заграница ей рукоплескала, только что не носила ее на руках. А кажется, иногда и носила.

Я, повторяю, смотрела на это с гордостью. Но и с грустью.

Потому что десять лет назад уже было ясно: дома такого теплого приема не будет.

В восемьдесят пятом он был. Был в восемьдесят шестом и восемьдесят седьмом, был в восемьдесят восьмом, но уже холоднее. А к восемьдесят девятому совсем похолодало. И Михаил Сергеевич даже почти перестал ездить с Раисой Максимовной по городам и весям родной страны. Все стремился с нею вдвоем за границу.

Здесь нарастало раздражение. Перестройка, которая казалась в начале своего пути величайшим благом, для многих обернулась непреодолимыми трудностями, а для некоторых и бедой.

Винили в этих трудностях, как во всем привыкли всегда винить в России, естественно, власть. В первую очередь Горбачева. Его - "со своей Раисой", с "этой Райкой"...

Мне не забыть, как во время путча 1991 года в замершем от ужаса, битком набитом пригородном автобусе два молодых человека, два негодяя громко, чтобы всем было слышно, говорили: "Наконец-то наши пришли! Наконец-то этого Горбача повесят вместе с его Райкой".

Молча шел автобус в сторону Москвы - из Истры. Мы с сыном ехали в журнал "Новое время", писать листовки против путчистов, а потом к Белому дому, на баррикады. Может, и все в этом автобусе (все, за исключением двух негодяев) ехали той же дорогой. Потому что среди трех погибших в ту страшную августовскую ночь был ведь парень из Истры...

Заявления о том, что все тогда перестали любить Горбачева и его Раису Максимовну, конечно же, лживы. Мы разные. Просто те, у кого эта пара вызывала резкую антипатию, были особенно горласты.

Моя же мама, например, до конца своих дней называла Раису Максимовну исключительно Раечкой.

Портрет Раисы Максимовны, подаренный ею ("Мне нравится Ваша "женская логика", хотя я не всегда с нею согласна"), - портрет этой женщины, некогда ставшей символом превращения нашей страны из всемирного чудовища и пугала в великодушную, поистине великую своей добротой и совестливостью Россию, потрет висит у меня на стене.

И будет висеть всегда.

"Новое время", № 32, 15 августа 1999 г.

Джульетто КЬЕЗА,

корреспондент газеты "Стампа"

Грустная миссия Горбачева

Время едва перевалило за одиннадцать часов вечера, а Михаил Горбачев только что появился на лесопарковой дорожке, ведущей к гостинице. Он шагает медленно, немного сутулится и держит руки за спиной. На нем голубая рубашка и новые голубые джинсы. На небольшом расстоянии от него идет один из двух телохранителей и несет черный портфель, который всегда при Горбачеве, куда бы он ни шел. Это напоминает знаменитый "ядерный чемоданчик", которого нет у него уже много лет. Однако этот портфель остается наполненным таинственными вещами, с которыми бывший советский президент никак не хочет расставаться.

Я никогда не видел Горбачева в таком напряженном состоянии. Это дает повод вспомнить фотографию, запечатлевшую его вместе с Раисой, когда они спускались с приземлившегося в Москве самолета. Тогда в течение трех дней они находились под домашним арестом во время путча в августе 1991 года. Его супруга была заметно ослаблена, но глаза президента сверкали, как у тигра.

Теперь в усталом взгляде свет угас. Он заметно тронут и тихо меня обнимает: "Как хорошо, что вы пришли, давайте пойдем и поедим кое-что".

Да, он устал. Он так и говорит: "Первые десять дней были очень тяжелыми я был один. Ирина (его дочь) приехала после того, как уладила свои дела в Москве и привезла с собой внучек (Ксению и Настю). Я хотел и вынужден был все время оставаться с Раисой Максимовной. И я, и она не спали всю ночь, и я помогал ей поворачиваться с боку на бок каждые десять минут".

Тоскливым тоном он продолжает: "Теперь у меня ужасная постоянная боль в спине. Как вы знаете, это как раз те движения, которых советуют избегать спортсменам-тяжелоатлетам, когда вы уже не можете наклоняться. А я это делал сорок раз за одну ночь!"

Он ест салат и йогурт, однако я чувствую, что он хочет поговорить и рассказать кое о чем. Сейчас дела идут немного лучше. Ирина приходит в больницу рано утром, чтобы увидеть свою мать, и остается до двух часов дня. Затем заботу о Раисе берет на себя он, и это продолжается до вечера.

"Мы немного говорим друг с другом. Я ухожу только тогда, когда вижу, что она относительно спокойна. В первые несколько дней она была очень утомлена. Она много страдала. Лечение очень активное и тяжелое", - вздохнул он.

Он показывает мне целую пачку полученных в последнее время писем и телеграмм с выражением поддержки и качает головой: "Нет! Я не уеду отсюда, что бы ни случилось, я остаюсь с ней. Вот видите: в этом вся разница для нее, а также для меня. В определенные моменты жизни вы осознаете, что некоторые вещи стали приобретать решающее значение. Вы совершенно другим образом ощущаете дружбу, человеческую теплоту. Я пытался понять характер этой болезни, но затем отступил. Что касается врачей, то уверен в них. Но я чувствую, что жизненно необходимо оставаться рядом с ней. И профессор Бюхнер (главный врач) говорит то же самое".