Светлана Аллилуева – Пастернаку. «Я перешагнула мой Рубикон» - Рафаэль Абрамович Гругман
– Да нет, я не потому ушла. Ко мне всегда очень хорошо относились, – объясняла Светлана, подумав, что Косыгин считает, что её морально третировали после XX съезда. – Нет, ко мне все очень хорошо относились. А сейчас я не работаю просто оттого, что много дел дома и мой муж очень больной человек.
При слове «муж» Косыгин взорвался, «благородный гнев» превратил унылую речь премьера в монолог пламенного революционера:
– Что вы надумали? Вы, молодая, здоровая женщина, спортсменка, неужели вы не могли себе найти здесь, понимаете ли, здорового молодого человека? Зачем вам этот старый больной индус? Нет, мы все решительно против, решительно против!
Светлана оторопела, смысл сказанного не сразу до неё дошёл: «мы все решительно против». Кто эти ВСЕ, которые против? Ведь Микоян лично обещал благословить…
– Позвольте, но как же… – говорила она бессвязно, силясь найти правильные слова, – что значит «против»? Ведь я знаю, что это не вызывало никаких возражений… Больной человек приехал сюда работать ради меня. Что ж ему, ехать обратно?
– Ну нет, это было бы нетактично, – пояснил добродушно премьер. – Но мы вам не советуем регистрировать ваш брак. Не советуем. И не разрешим. Ведь он тогда по закону сможет увезти вас в Индию? А это нищая, отсталая страна, я был там, видел. И потом – индусы плохо относятся к женщинам. Увезёт вас и там бросит. У нас много таких случаев. Уезжают, потом просятся обратно…
Светлана попыталась найти разумные аргументы.
– Мы, во-первых, не собирались уезжать в Индию. Он приехал работать здесь, в Москве. Но мы, конечно, хотели бы съездить посмотреть Индию и другие страны.
– Оставьте вы это, – Косыгин резко прервал её. – Вам нужно работать, в коллектив возвращаться. Никто его не тронет, пусть работает, условия хорошие. Но вам это ни к чему.
– Теперь поздно, – дерзко ответила Светлана, поняв наконец, что первое лицо государства запрещает ей регистрацию брака. – Человек приехал, он живёт у нас и будет жить с нами. Я его не оставлю. Он болен и приехал только ради меня. Это на моей ответственности.
– Ну, как знаете, – сухо сказал премьер. – Живите как хотите. Но брак ваш регистрировать мы не дадим!
Он встал и подал ей руку, дав понять, что приём завершён. Указ Президиума Верховного Совета СССР от 15 февраля 1947 года «О воспрещении браков между гражданами СССР и иностранцами», отменённый таким же указом 26 ноября 1953 года, в отношении неё продолжал действовать. От главы Правительства она получила урок политграмоты: любой закон всего лишь бумажка, в тоталитарном государстве закон действует избирательно.
Этот день, 4 мая, она хорошо запомнила – он совпал с днём рождения дочери и Сингха. Подарок, который она привезла от премьера, его поразил. Он не мог поверить тому, что она рассказала.
– Но почему? Почему? – вопрошал он растерянно. Это было недоступно для его понимания. – Нет, мне не нравится эта жизнь, как в казарме, – твёрдо сказал он. – Я не преступник. Я должен им объяснить.
В тот же день они написали совместное письмо Косыгину, в котором попытались по-человечески с ним объясниться. Ответа не последовало. Премьер сказал всё, что хотел. Заключить брак с иностранцем дочери Сталина не позволят.
Она решила обратиться за поддержкой к другому члену правящего триумвирата, старому другу семьи. Если он замолвит словечко…
Анастаса Микояна отличали отменное политическое чутьё, умение лавировать, осторожность и беспринципность – набор качеств, необходимый, чтобы стать политическим долгожителем. Ещё недавно, получив одобрение Хрущёва, он высказывал пожелание встретиться с Сингхом и лично благословить брак. Времена изменились. Он по-прежнему был со Светланой мил и любезен – музыка речи осталась прежней, – но слова поменялись: «Формальный брак не имеет значения для любви, – утешал он. – Я сам прожил с женой сорок лет не регистрировавшись, и никто никогда не сказал мне, что наши пять сыновей – незаконные дети!»
Если бы Анастас Иванович приписал себе слова Талейрана: «Вовремя предать – это значит предвидеть», – никто бы этого не заметил. Он умел приспосабливаться. Но на этот раз Микоян продержался недолго: 9 декабря 1965 года в семидесятилетнем возрасте политический флюгер был отправлен на пенсию с поста Председателя Президиума Верховного Совета СССР. Спровадили Микояна красиво, сохранили членство в ЦК и Президиуме Верховного Совета и повесили на пиджак шестой орден Ленина. Анекдот, который о нём родился: «От Ильича до Ильича без инфаркта и паралича», – стал его политической эпитафией.
…Сингх дружил с послом Индии Каулем и египетским послом Мурадом Галебом. Они приезжали к ним в Дом на набережной (Кауль захватывал сына и дочь), и индийцы охотно участвовали в студенческих вечеринках, устраиваемых сыном Светланы. Летом Кауль приезжал к Светлане на дачу с большой кастрюлей карри и риса, привозил джин, виски, слушал песни, исполнявшиеся под гитару, пел вместе со всеми, танцевал модный тогда фокстрот и плясал «цыганочку». Он не был похож на обычных послов и открыто выражал своё недовольство запретами, накладываемыми на иностранцев, ездил в гости к супругам Белле Ахмадулиной и Евгению Евтушенко, общался с молодыми непризнанными художниками и поэтами и возил иностранных гостей в Переделкино на могилу опального Пастернака.
Светлана и Сингх были частыми гостями индийского посольства. Они брали с собой Осю и Катю и приобщали их к просмотру западных фильмов. Их дружба с послом не нравилась верхам, и осторожный Микоян, когда Светлана посещала его дом, увещевал её: «Он ужасно напористый, этот Кауль. Совсем не похож на индийца. Ты подальше, подальше от него!»
Светлане надоело выслушивать его наставления, и она прекратить хождения к Микоянам. Элеонора, давняя подруга Светланы, предупреждённая дальновидным тестем об опасности общения с подругой, якшающейся с иностранцами, прервала с ней контакты…
* * *
Кандидат филологических наук Светлана Аллилуева, вместе с Андреем Синявским в поиске забытых имён и произведений работавшая над литературной хроникой 20–30-х годов, знала о писателях, убиенных за крамольные повести и рассказы. Знала о Пильняке, написавшем «Повесть непогашенной луны», о судьбе Мандельштама… и хотя репрессии над литераторами происходили в прежние времена, она понимала: со свободой печатного слова мало что изменилось.
У неё не было иллюзий, когда она писала «Двадцать писем», понимала: рукопись надо держать в тайне. В памяти были расправа над Пастернаком за роман «Доктор Живаго», обыск на квартире Василия Гроссмана с конфискацией романа «Жизнь и судьба», арест Иосифа Бродского. В 1963 году она не думала
