Иван Гребенюк - На далеких рубежах

И понесла же его нелегкая вслед за официанткой! Вот дурак, так дурак!

Но Нина, как на грех, не выходила из головы. Красивая девушка -смелая, бедовая!

И только он подумал о ней, как в дверь постучали.

-- Войдите!

В комнату вошла Нина с кастрюлями и тарелками на подносе. Смутившись, она остановилась у порога, перевела дыхание:

-- Заведующий столовой прислал... Я рассказала ему о вчерашнем случае, вот он и прислал. А вы вчера не ужинали и сегодня не завтракали.

Телюков в свою очередь растерялся и смутился при виде девушки и, чтобы скрыть свое смущение, сказал, напустив на себя развязный тон:

-- Ваш заведующий, Ниночка, видимо, добродушный человек, но недальновидный. Посылать такую девушку к закоренелому холостяку -- это все равно что впустить цыпленка в лисью нору.

-- Вы что ж, съедите меня? -- засмеялась Нина.

-- Нет, я съем то, что вы принесли. Но знаете что? Я определенно начинаю в вас влюбляться. Скажите, между прочим, где вы научились так здорово на лыжах ходить?

-- Дома. Но, между прочим, разве влюбленные так разговаривают?

-- А как?

-- Становятся на колени, -- шутила девушка, расставляя на столе тарелки.

-- Э, нет! Во-первых, у меня синяк на колене. Во-вторых, вы неправильно поняли меня, Нина. Пока что я пребываю, так сказать, в начальной стадии. А на колени становятся уже влюбленные по уши.

-- А в-третьих? -- Девушка выжидательно улыбнулась.

-- По-моему, я сказал все.

-- Не кривите душой, капитан.

-- А что еще?

-- Сказать?

-- Скажите.

-- А то, что перед официанткой вы на колени не встанете. Ни в этой стадии, ни в какой другой. Скажете -- неправда?

Телюков покраснел, почесал за ухом -- вот так отбрила! И продолжал в прежнем тоне, высказывая совершенно не свойственные ему взгляды, лишь бы скрыть свое смущение и казаться бывалым малым:

-- Прежде всего, Ниночка, меня в человеке привлекает его внешний облик, фигура, лицо. Чем эта фигура совершеннее -- тем более привлекательна, и тем человек ближе стоит к современности и дальше от своих предков -- обезьян. Видите ли, я преклоняюсь перед гармонией человеческого тела. Вам приходилось видеть античные статуи богинь, ну, скажем, Венеры? Так знайте: их создавали разум, воображение, гений великих художников и ваятелей. Да, да, именно воображение и гений. Ведь ни один художник не видел, да и не мог видеть, никакой богини. И в этом отношении художники античного мира были мечтателями-реалистами. Они не делали копий, заглядывали далеко вперед, предвидя неустанное и постоянное усовершенствование людской фигуры в процессе труда и физкультуры. Я тоже люблю физкультуру и спорт... И часто думаю вот о чем: каждая девушка хочет выглядеть красивой, почти каждая подводит брови, красит губы, а то еще и ресницы, чтобы они трепетали, как крылышки мотылька. Это все ненужное занятие, в крайнем случае -второстепенное дело. Спортом надо заниматься -- вот в чем красота!

-- О, да вы философ! -- насмешливо заметила Нина. -- Не пойму только, куда вы гнете и куда ведете свою философию? Кого вы имеете в виду?

-- Вас, Ниночка! Посмотрите на себя! -- он протянул руку, чтобы обнять девушку за талию, и неожиданно получил такую оплеуху, что в глазах потемнело.

-- Та-ак! -- протянул он и потер щеку.

Нина прислонилась спиной к двери, готовая в любую минуту выскочить из комнаты. Пристыженный Телюков сел за стол, склонился над тарелкой. Некоторое время молча жевал, затем поднял на девушку виноватые глаза.

-- Простите, Нина, -- сказал он тихо. -- А рука у вас не очень легкая. Сразу меня на место поставили. -- Он улыбнулся и еще раз потер ладонью щеку. -- Садитесь-ка лучше к столу, выпейте стакан чаю. От чистого сердца прошу.

-- Да вы разве признаете сердце? Ведь вы только что доказывали, что прежде всего для вас -- фигура, внешний облик человека.

-- Это все чепуха. Оставим это! Садитесь, Ниночка. Запросто.

Она неуверенно подошла к столу, примостилась на краешке стула -- очень взволнованная, побледневшая. В окно ударил солнечный луч, серебром разлился по комнате. Телюков вдруг заметил в ее глазах затаенную грусть, тяжкую задумчивость. Ноздри ее прямого носика нервно вздрагивали, и казалось, она того и гляди заплачет.

-- Я вас обидел, Нина. Простите!

Она резко отвернулась, и он понял этот жест как нежелание обнаружить свои слезы.

Он допил чай, поблагодарил девушку за завтрак. Нина прибрала посуду и быстро вышла из комнаты.

-- Подлец ты, Филипп Кондратьевич! -- выругал себя Телюков и быстро зашагал по комнате, решив лечить ушибленное колено комплексом физических упражнений.

Он шагал взад и вперед и все думал о Нине. Кто она? Как очутилась здесь? Девушка серьезная, образованная -- это ясно. Одинокая -- квартирует в городке. Не пустышка. Полна достоинства и высоких чувств -- это тоже -- увы -- факт.

Он прилег, отдохнул немного и снова начал вышагивать от стены до стены. Спустя некоторое время пришел солдат-связист устанавливать на квартире телефон. Обычно связистам бывает известно все, что делается в полку. И этот солдат, как бы между прочим, рассказал о полете майора Дроздова и о том, что тот не перехватил чужой бомбардировщик, а только прогнал его.

-- Не перехватил? -- поразился капитан. -- Дроздов -- и не перехватил? -- Нет, этому никак не мог поверить Телюков. Здесь что-то не так.

Телюков заставил связиста еще раз рассказать о том, что произошло ночью на рубежах перехвата, и тотчас же, несмотря на боль в колене, решил идти в штаб. Его одолевал боевой азарт.

Но в штаб Телюков не попал. По дороге его встретил замполит.

-- Почему, капитан, вы не были на облете района полетов? Что с вами? Говорят, ногу сломали?

-- Нет, просто ушиб. Пустяки, пройдет, -- выкручивался Телюков. -- Я вот собрался на предварительную подготовку.

-- Не болтайте вздора! -- резко оборвал его замполит. -- Идите к врачу...

-- Да я здоров...

-- Идите!

И Телюков послушно заковылял в сторону медпункта.

А замполит отправился на аэродром, на стоянку самолетов. Там сегодня решалась важнейшая задача дня: выполнялись регламентные работы. Именно туда должен был переместиться центр партийно-политической работы.

Авиационные специалисты брали на себя социалистические обязательства, вызывали друг друга на соревнование, чтобы как можно скорее ввести самолеты в строй. Нужно было проверить, как освещается в наглядной агитации ход соревнования, что сделано, а что упущено.

И как же досадно стало замполиту, когда он, обойдя все стоянки, не нашел ни малейших следов хоть какой-нибудь партийно-массовой работы. Ни одного лозунга, ни одного плаката, ни боевого листка! Не говоря уже о доске показателей, о традиционных красных вымпелах. Да и самого секретаря партийного комитета он не встретил. Кого ни спросит -- никто не видел.