Иван Гребенюк - На далеких рубежах

...Начштаба дивизии -- не фигура. Это ясно. Противоречит сам себе: не верит в возможность возникновения войны и в то же время дрожит на боевом посту как осиновый лист. Не верит в успех перехвата и в то же время служит в авиации! Дрожит за собственную шкуру, боится испортить карьеру...

Поддубный мог снисходительно относиться к неучу -- его можно научить. Мог мириться с недисциплинированным -- его можно перевоспитать. Мог даже терпеть некоторое время и в определенной обстановке труса -- его тоже возможно перевоспитать, закалить -- не все же рождаются готовыми героями. А карьериста он ненавидел всеми фибрами души. Для карьериста нет ничего святого. Он печется лишь о себе, карабкается вверх, подобно жулику, черным ходом. Он трутень, тунеядец, подлец. Он только там герой, где не приходится рисковать собственной жизнью.

Карьерист -- родной брат подхалима. Не случайно ведь, когда генерал Ракитский собирался улетать, полковник Вознесенский с неуклюже скрытым лицемерием пытался уговорить его отложить свой вылет до утра. Дал понять генералу, как, дескать, он, начштаба дивизии, печется и беспокоится о своем начальстве. И вероятно, искренне был удивлен тем, что генерал, который мог бы преспокойно сидеть в кабинете, улетел ночью... Непонятен был этот риск начальнику штаба.

Да, Вознесенский не фигура. И также не случайно, должно быть, что во время его дежурства нарушители границы безнаказанно возвращались на свою базу. Что ж, он, Поддубный, приглядится к полковнику Вознесенскому, и если тот действительно уселся не в свои сани, то поможет ему пересесть в другие... Можно будет, например, выступить на партийной конференции. Критикуй и выкладывай свои соображения без оглядки на ранги. Разумное решение принял октябрьский Пленум. Что и говорить! Мудрое решение...

Долго еще размышлял Поддубный под однообразный гул вытяжного вентилятора. Не заметил, как оборвалась нить мысли, как им овладел сон.

...Стены подземелья слегка дрожали. Вибрировала кровать. Над головой что-то шумело, будто ливень разразился над тайгой. Это вращалась антенна радиолокатора и действовала вся многочисленная аппаратура, которой до отказа начинено подземелье КП.

Проснувшись, Поддубный сразу сообразил: в воздухе -- нарушитель границы, а может быть, и не один...

В коридорах пусто. Офицеры и солдаты -- на своих боевых постах. Осуществляется наведение. Напряженная тишина в комнате боевого управления. Люди работают молча, сосредоточенно.

Планшетисты прокладывают маршруты, штурманы производят расчеты, вертя в руках штурманские принадлежности.

Полковник Вознесенский стоит, опершись на стол, и не отрывает взгляда от вертикального планшета, по которому ползут из-под руки планшетиста две линии: черная -- маршрут полета цели и красная -- маршрут полета истребителя-перехватчика.

Поддубный переводит взгляд на доску характеристики воздушного противника. Цель одиночная. Высота -- 11.700. Скорость -- 900. Позывной летчика-перехватчика -- "615". Это -- майор Дроздов. "Вот уж действительно -- с корабля на бал", -- невольно подумал Поддубный.

Увидев командира полка, полковник Вознесенский нетерпеливо махнул рукой на дверь -- выйдите, мол, не мешайте.

Это обидело Поддубного. Он подумал: "Почему я должен выйти? Разве я кому-нибудь мешаю? Разве я посторонний здесь человек?"

Но таков был приказ начальника, которому в эту ночь подчинялись все солдаты и офицеры дивизии, где б они ни находились -- на земле или в воздухе, и Поддубному не оставалось ничего другого, как безоговорочно подчиниться.

На КП имелась комната-кабина дублирующего индикатора кругового обзора. Тут тренировались молодые операторы, собирались техники, механики, водители автомашин -- все, кто имел доступ на КП. Вошел в эту комнату-кабину и Поддубный. Он поднялся на цыпочки и через головы людей начал наблюдать за искристым валком развертки. Зная приблизительно, в каком секторе летел нарушитель границы, он быстро засек на экране обе белые точки -бомбардировщика и истребителя.

-- Разворот правый -- девяносто, -- передал штурман-оператор.

-- Вас понял, -- долетел из громкоговорителя голос майора Дроздова.

Прошла развертка, и одна точка перескочила на экране вправо.

-- Увеличить скорость!

-- Понял, -- снова донеслось из эфира.

И вот уже перехватчик на догоне.

-- Впереди -- тридцать! -- выдал данные штурман-оператор.

-- Понял.

Еще какое-то мгновение, и Дроздов передаст сообщение о захвате: самолетная радиолокационная станция перейдет на режим прицеливания, и нарушитель границы наверняка будет сбит. Дроздов не промахнется! Неплохое начало для полка!

Но совершенно неожиданно послышался голос полковника Вознесенского:

-- Атаку прекратить. Разворот сто восемьдесят!

Вокруг зашумели: послышались недоумевающие голоса:

-- Почему прекратить?

-- Что произошло?

-- Эх!..

Поддубный до боли закусил губу. Он решительно ничего не понимал. Выпустить нарушителя границы почти из рук истребителя -- это преступление! Это черт знает что такое!

Майор Дроздов вышел из атаки левым разворотом и получил приказ идти курсом на свой аэродром.

Кто-то высказал предположение, что в воздухе якобы не чужой, а свой бомбардировщик, оператор, мол, обознался. Кто-то упомянул генерала Ракитского -- не он ли это летел?..

Чепуха! Самолет пришел из-за границы -- это видно на планшете. Но почему же полковник Вознесенский завернул перехватчика?

Несмотря на то, что Поддубного один раз уже выставили из комнаты боевого управления, он снова вошел туда. Посмотрел на планшет и невольно стиснул зубы.

Черная линия ползла по направлению к островам, где находилась американская военно-воздушная база.

Полковник Вознесенский, откинувшись на спинку кресла, протирал стекла очков. Поддубный попросил разрешения обратиться к нему.

-- Ну, ну? -- сказал начштаба после многозначительной паузы и оседлал свой нос очками.

-- Мне непонятно, почему вы завернули перехватчик? Я обязан знать, ведь это мой летчик.

-- Посмотрите, -- полковник лаконично указал на планшет.

-- Я вижу: нарушитель границы пошел на свою базу.

-- И только?

-- А что еще?

Полковник не спеша вышел из-за стола, повел тупым концом карандаша по планшету:

-- Дело в следующем, -- принялся объяснять он. -- Истребитель приблизился к бомбардировщику в тот момент, когда тот уже начал удирать. До границы оставалось... сколько здесь? Ну, двадцать, от силы двадцать пять километров. Таким образом, сбитый самолет определенно упал бы в нейтральные воды. Вот и попробуйте доказать, что мы сбили его над своей территорией. Нас обвинили бы в агрессивных действиях, а это было бы отнюдь не на пользу миролюбивой политике.