Лидия Герман - Немка

И муж тети Веры вернулся. А моя тётушка Анна обладала замечательным талантом уметь радоваться радостью других. Её оптимизм был заразителен и положительно влиял на настроение всех окружающих. Моя мать всё еще страстно ждала возвращения своего мужа. Это придавало горький и одинокий вид её облику.

И только когда мы перебрались с ней в выделенную мне учительскую квартиру, глаза её засияли радостью, она вся преобразилась. Наша двухкомнатная квартира была когда-то классной комнатой, в которой я в конце 1941 года начинала обучение в пятом классе в Степном Кучуке. Теперь же мы жили здесь, не более чем в 100 м. от школы — я и моя мама. Классную комнату перегородили стеной с дверью и сложили печь с плитой в передней комнате. Всё было свежеокрашенно, пол из широких досок окрашен в охру. Я сама не могла поверить в наше счастье. И мне предложили место для коровы в большом школьном сарае, но это я отклонила — корова должна остаться у Эллы. Моя мать всё равно ходила почти ежедневно к ней и приносила понемногу молока домой. Элла была опять беременна, и без помощи нашей матери ей было не обойтись, потому как бабушка Лиза сильно постарела и едва ли могла еще помочь в доме.

Пришла весна. При следующей комендантской отметке, которая проводилась в нашем сельсовете в начале месяца, я спросила, будет ли мне разрешено в конце июня поехать в Барнаул, чтобы сдать вступительные экзамены на заочное отделение Барнаульского педагогического института. Сказали, чтобы я написала заявление. У секретарши в передней комнате я написала заявление, Галина взяла его и отнесла комендантам. По выходе она мне кивнула, дескать, все в порядке, я могу идти. Через месяц, при следующей отметке я получила устно положительный ответ. Теперь стоял вопрос, как мне туда добраться. Об этом тоже заботились коменданты. В нашем Родинском районе еще несколько учителей хотели также поступить в этот же институт, и комендатура должна была мне сообщить, как и с кем я смогу поехать. «Всё идет по моему желанию», — подбадривала я себя. Теперь мне надо хорошо подготовиться к экзаменам.

К этому времени наш директор объявил, что 6 июня 1949 г. в нашей стране будет широко отмечаться 150-й день рождения великого русского поэта Александра Сергеевича Пушкина, и коллективу учителей нашей школы поручено провести в Кучуке празднование этого юбилея. Ответственным руководителем этого мероприятия назначен завуч школы Григорий Сидорович Мартынюк. Учитель биологии Мартынюк был уже в предпенсионном возрасте, и ходили слухи, что он когда-то был оперным певцом. Спустя два-три дня Григорий Сидорович объявил, что мы подготовим инсценировку драматической поэмы Пушкина «Цыгане». И тут же были распределены роли. Я должна сыграть Земфиру. Цыганку, красавицу Земфиру. Не без возмущения я сказала: «Вы это говорите не всерьёз, Григорий Сидорович? Я — и Земфира, это же смешно. Курносая блондинка — и цыганка. Я не буду её играть». Он пытался меня убедить, что есть все возможности преобразиться на сцене в другой образ.

Я в самом деле не верила, что могу сыграть Земфиру, но кроме этого мне хотелось выиграть время, чтобы лучше подготовиться к экзаменам. И я решительно отказалась. На следующий день меня вызвал директор школы. Разговор закончился тем, что он спросил меня, не позвонить ли ему в НКВД. И я согласилась. Репетиции проводились почти ежедневно. К генеральной репетиции Галина — наша суфлёрша — принесла мне пёструю, вполне подходящую для цыганки юбку, несколько ниток ожерелья, называемого в Кучуке «намисто»; и два-три яркой расцветки головных платка. Один из них, черный с красными розами, я повязала вокруг головы, чтоб не было видно волос. И всё-таки не была я цыганка.

6 июня нам велено было прийти в клуб за час до начала вечера, т. е. до начала доклада о жизни великого поэта, который читал директор школы Ф. И. Мироненко. Руководитель нашей театральной группы пришел с красивым чемоданом, поставил его на стол, открыл его каким-то многозначительным образом и отступил на шаг назад — чтобы мы все посмотрели, что там находится. Это были цыганские парики, 2–3 вещи из цыганской одежды и большая коробка с гримом, какого мне еще никогда не приходилось видеть. Началась примерка париков, и под руководством Григория Сидоровича мы как-то загримировались. Сам он играл старого цыгана и надел парик с пышными седыми волосами. Только для исполнителя Алеко не было парика. Когда я была готова, я подошла к зеркалу, висевшему за кулисами на стене и… не узнала себя. Это была совершенно другая молодая женщина, очень миловидная цыганочка. Мне было стыдно, потому что я плохо учила роль — из-за нежелания играть её. Но Галя была отличным суфлёром и сумела своевременно всё шепотом подать. Публика аплодисментами выражала восторг. Но некоторые мои коллеги меня упрекали: «А ты не хотела играть» или «И вы чуть не сорвали такое представление». На следующий день после спектакля я встретила группу своих учеников, которые уже были на каникулах. Один из них сказал: «Настоящая цыганка не может быть такой красивой, как вы вчера были». — «А ты много видел настоящих цыганок?» — спросила я.

«Нет… но…» Он смутился, а остальные все смеялись. По-моему, это был Саша Дроздов.

Оставалось три недели до отъезда в Барнаул. Выяснилось, впрочем, что директор нашей школы тоже учится заочно в пединституте, только он уже на третьем курсе и теперь ему надо на летнюю сессию. К этому времени приехала его дочь Антонина, беременная на последних неделях. Она была замужем за офицером, его служба проходила в не совсем приятных условиях, и она приехала, чтобы родить дома у родителей. После родов она еще два года оставалась в Кучуке и работала в нашей школе учительницей русского языка и литературы. Я подружилась с ней — она была на 5 лет старше меня.

Теперь её отец едет в Барнаул тем же грузовиком, который мне указала комендатура. Из нашей школы были мы только двое, в Родино подсели ещё 5–6 человек. Директор наш сидел в кабине, все остальные в кузове, загруженном мешками с зерном. Во время поездки ко мне обратился молодой человек, представившись как Владимир Пащенко. Мне не надо было представляться, он знал кто я такая, он меня уже видел и много обо мне слышал, особенно от своего друга Павла Братчуна. Это меня очень удивило, никогда бы не подумала, что Павел обо мне с кем-либо мог бы говорить. Владимир (короче, Володя, или Вовка) только что закончил школу в Родино, а жил он в Каяушке. Его мать Мария Викторовна была не только в нашем районе известна, как лучшая преподавательница русского языка и литературы. Ещё ученицей старших классов я слышала о ней, и мне хотелось бы быть её ученицей. Ей уже было присвоено почетное звание заслуженного учителя. Её методы преподавания стали тем временем легендой. Её сын с самого начала произвёл на меня впечатление человека высокого интеллекта, остроумного, с чувством юмора. И это мнение у меня не изменилось.