Виктор Шендерович - Изюм из булки

Страшная месть

Замечательного фантаста Михаила Успенского пригласили на некий семинар в Польше. Приглашение поступило в последний момент, и, наскоро сделав ваучер в какой-то турфирме, Миша рванул из своего Красноярска в неблизкий путь к государственным границам.

У белорусских пограничников вопросов к писателю не было, но их польские коллеги проявили похвальную бдительность, обнаружив, что какая-то строчка в ваучере заполнена не на компьютере, а вписана от руки.

Сутки Успенский просидел в приграничном «обезьяннике» с группой задержанных цыган-контрабандистов. Цыгане оказались милейшими людьми — и даже помогли русскому фантасту снять сердечный приступ от польской бдительности легкой дозой кокаина…

На родину Мицкевича Успенского не пустили — и он отправился поперек меридиана обратно через всю Евразию…

— И что, ты так все это и оставил? — спросил я Мишу, рассказавшего мне эту историю.

— Ну уж нет! — ответил Успенский и улыбнулся широкой доброй улыбкой. — Я же сейчас пишу новый роман. Теперь у меня там появился польский нунций, педераст и страшный мерзавец…

Спрашивайте — отвечаем

Если не бог, то Фрейд шельму метит. Бывший журналист НТВ Ревенко, уже в ранге большого телевизионного государственника допущенный однажды к Солженицыну, собрался с мыслью и спросил у классика буквально следующее:

— Существует ли в России угроза свободы слова? И Александр Исаевич честно ответил:

— Нет.

Стечкин умер

После захвата НТВ мы еще некоторое время работали по соседству с теми, кто остался у Коха-Йордана, — и иногда, ко взаимной тоске, попадали в одни лифты. Деваться от общения было некуда.

И вот в набитый лифт, где уже стоял я, вошла Миткова. А мы были друзьями — по крайней мере симпатизировали друг другу. Обломки этого чувства лежат на глубине моего сердца и сегодня.

И вот она вошла в лифт, а там я. Мы не виделись несколько месяцев после тех немыслимых апрельских дней и ночей — и столько за это время случилось всего, столько тем для разговора… Ну и поговорили.

— Вот, Витя, — сказала Миткова, — какая беда. Харрисон умер.

Я кивнул, вздохнул. Лифт едет.

— И Стечкин, — сказала Таня.

Тут лифт наконец доехал до моего этажа, и я вышел, прекратив наши совместные мучения.

Эксклюзив

Сотрудник одной желтоватой газеты хотел слетать на халяву в Лондон, на Уимблдон. Газетное начальство дало отмашку на эти немаленькие расходы, но с одним условием: журналист привезет с туманного берега эксклюзивное интервью с Андрэ Агасси, личная жизнь которого в то время жутко интересовала планету.

Журналист прилетел в Лондон и сразу прилип к теннисисту, как банный лист — собственно, была ему нужна самая малость, буквально пара слов в диктофон, для оправдания слова «эксклюзив», а уж про личную жизнь Агасси он давно был готов все рассказать сам.

Но чемпион проходил мимо молча.

Турнир близился к концу; Агасси, круша соперников, летел к финалу. Перед финалом неутомимый российский журналист и подстерег теннисиста у отеля со своим диктофончиком. Тут чемпионские нервы сдали, количество стремительно перешло в качество, и молчаливый Агасси взорвался.

— Пошел на хуй! — на хорошем английском закричал он. — Ты меня заебал!

Тут подоспела охрана и пинками погнала российскую журналистику от элиты мирового тенниса.

Но дело было сделано. Через пару недель желтая газета вышла с цветной фотографией великого теннисиста и «шапкой»:

«Я смертельно устал, — заявил в эксклюзивном интервью нашему корреспонденту Андрэ Агасси…» И попробуйте сказать, что перевод неточен.

Педагогика на марше

Девочка пяти лет, приговаривая, увлеченно играла во что-то сама с собою под деревом, — к удовольствию и гордости собственной бабушки, сидевшей на скамеечке поодаль.

— Хорошо тебе там играться? — поинтересовалась наконец бабушка.

— Да! — крикнула счастливая девочка.

— А ты иди сюда, ко мне, на солнышко, — посоветовала бабушка.

Послушная девочка нехотя Оставила игру и побежала куда было велено.

— Не беги! — прикрикнула мудрая бабушка. — Иди шажочками, а то упадешь. Яблочко хочешь?

— Да! — обрадовалась девочка.

— На вот тебе сливу, — сказала бабушка. Девочка удивилась, взяла сливу и побежала обратно, под дерево, но споткнулась и упала.

— Вот! — с удовольствием сказала бабушка. — Говорила я: упадешь! Говорила! Ты ж бегать не умеешь, ноги у тебя неправильные…

Пятилетняя обладательница неправильных ног изо всех старалась не расплакаться.

— Она бегать-то не умеет, — участливо и громко разъясняла тем временем бабушка ситуацию соседке по скамейке. — Неправильно ноги ставит!

Соседка, кивая, рассматривала девочку вместе с ее неправильными ногами, и девочка все-таки заплакала.

— Она и ходит-то неправильно… — сообщила бабушка. — Ты на скамейку сядь и сиди! — переключилась она снова на предмет воспитания. — Раз ноги не умеешь ставить.

Девочка уже выла.

— Еще раз побежишь — домой пойдешь, дома будешь сидеть! — Бабушка прибавила звук и перешла на следующую октаву. — Нечего бегать, а потом мне тут плакать!

— Я не плакала, не плакала! — закричала девочка, еще две минуты назад счастливо игравшая под деревом.

Но правда восторжествовала.

— А я видела, видела! — радостно настояла бабушка. — Плакала, плакала!

Вообще-то я против смертной казни, но иногда очень хочется.

Силы природы

Один знакомый рассказывал: выхожу, говорит, из подъезда, а во дворе стоит над машиной Алан Чумак. Капот открыт.

— Что случилось? — спрашиваю.

— Аккумулятор разрядился.

— Так вы зарядите! — говорю. Не может.

Платная медицина

По русской Америке меня возил антрепренер Юрий Табанский. Он в этом бизнесе уже бог знает сколько лет и видел разных гастролеров. Одним из них, в самом начале девяностых, был доктор Кашпировский.

— Сначала, — рассказывал мне Табанский, — я хотел сделать билеты по пятнадцать долларов, а потом подумал и сделал по тридцать пять. Лечиться так лечиться!

Кто будет богатым

Стояли мы как-то возле клуба «Петрович» — я, Вадим Жук и продюсер Юлий Малакянц. И подошел к нам мальчик с ладошкой и скорбным голосом.

Мы, конечно, понимали, что с вероятностью десять к одному у мальчика — не обстоятельства, а работа, но работал он довольно убедительно, и скорее из уважения к профессии лицедея, чем из жалости, мы выгребли из карманов мелочь и отдали ее юному дарованию. Разговор тут же соскочил на тему профессионального нищенства, и каждый вспомнил историю на этот счет.