Дмитрий Петров - Василий Аксенов. Сентиментальное путешествие

А грамотный советский народ меж тем рождал новых писателей. И даже талантливых! И они не спешили в подполье, а стремились издаться легально, но – оставаясь порядочными людьми, не подгоняя свой дар, совесть и тексты под гребенку Степаниды Власьевны. Они упорно «пробивали» свои произведения, убеждали редакторов, заручались поддержкой известных литераторов, вступали в Союз. Подобно молодым прозаикам Евгению Попову и Виктору Ерофееву. Когда они встретились в 76-м на семинаре в Переделкине, обоим было по тридцать.

У них хватало таланта, энергии и драйва, чтобы попытаться прорваться в большую литературу. Но настал момент, и стало ясно: поздно. После изгнания Александра Солженицына власть вспомнила: художественный текст – оружие в войне систем. И его нужно держать под неусыпным надзором. Шаг влево, шаг вправо – караул стреляет на поражение. Какая «вторая культура»? Какая «молодая литература»? Какие «творческие поиски»? Есть линия партии, и извольте следовать: школа, институт, завод, стройка, шахта и колхоз; крепкая советская семья, союз отцов и детей, героизм дедов и отцов, дружба народов, комсомольская любовь, крах капитала – вот круг допустимых тем. Метод? Социалистический реализм.

Еще можно: исторический роман – о подвигах наших пращуров; научную фантастику – о наших будущих достижениях в покорении космоса и природы; юмор – строителю коммунизма потребно хорошее настроение; чистая любовь – раз: проверено, ее не запретишь; два: не беда, что безыдейная, главное – красивая. Всё, что сверх того и не укладывается в список того, что наше, а что чужое, есть не что иное, как подрыв устоев. Разговор окончен.

То есть издать то, чего просит душа, и при этом себя соблюсти – невозможно. Разрешения не дождаться. Его можно только добиться. Из этого понимания и вырос альманах «МетрОполь».

2

«МетрОполь» придумал Ерофеев. Судя по текстам и интервью, рассуждал он так: огромный пласт талантливой и актуальной литературы остается в СССР вне редакций и издательств, не доходит до читателя. Причина – консерватизм идеологов и косность литчиновников. Их можно и нужно изменить. Показать, что качественная литература существует независимо от того, хочет ее начальство или нет. Представить образцы. Для этого надо составить сборник, положить его на начальственные столы, сказать: вот – мы сделали это сами. Но не тайком. Не в подполье. Открыто. Это актуально. Это хорошо. Издавайте.

Ерофеев не был наивным оптимистом. Но он считал, что это в интересах власти – показать (в том числе и миру – память о «разрядке напряженности» еще была жива), что СССР – не лагерная зона, не империя зла. Что «бульдозерная выставка»15 сентября 1974 года – разгон уличного вернисажа современных художников, посадки диссидентов и высылки писателей – лишь издержки, и с Москвой можно иметь дело. Может, дало о себе знать происхождение и особенности биографии: Виктор Владимирович был сыном видного дипломата, рос в элитной среде, в юности бывал за границей, владел языками, получил отличное образование. Его логике, замешенной на всем этом, было чуждо примитивное мировидение охранительной бюрократии. Или он надеялся объяснить властям, что это в их интересах – иметь хорошие отношения с интеллектуалами? Тем более что не всё безнадежно: издали же в «Дружбе народов» «Дом на набережной» Трифонова, легализовали же художников-авангардистов – тысячные же очереди стояли на их выставку в павильон «Пчеловодство» на ВДНХ.

«В 70-е годы, – пишет Ерофеев в книге «Хороший Сталин», – власть уже находилась в полураспаде. Время стало мутным». Сам он три года носил в журнал «Вопросы литературы», известный под именем «Вопли», очерк о маркизе де Саде. Сперва его отвергли. Через год сказали: стало лучше, но расскажите о садизме в современной западной культуре. А еще через год напечатали. «Я понял, – вспоминает писатель, – поле для игры есть. Маленькое, но есть».

И он решил сыграть.

Устроить «бульдозерную выставку» литературы, но не отчаянную, а в расчете на успех составить самодеятельный альманах из текстов признанных и «подпольных» авторов. «Бомба заключалась в смеси диссидентов и недиссидентов, Высоцкого и Вознесенского. Я, – пишет Ерофеев, – без труда заразил идеей своего старшего прославленного друга Василия Аксенова (без которого ничего бы не вышло), к делу были привлечены Андрей Битов и мой сверстник Евгений Попов (Фазиль Искандер подключился позже), и оно закрутилось.

Слова из предисловия к альманаху, что он родился на фоне зубной боли, – не метафора, а реальность. Мы с Аксеновым лечили зубы на улице Вучетича. Нас посадили в соседние кресла. Аксенов сразу принял проект издания».

Под скрежет зубов Аксенов предложил: давай издадим альманах на Западе.

– Издадим здесь, – настоял Ерофеев. Он верил, что шанс есть. И убедил в этом Андрея Битова. А когда о плане узнал Попов, то, «ничего не говоря, обнял меня почти по-евангельски», вспоминает Ерофеев в своей биографической книге «Хороший Сталин»[120].

И повел Ерофеев Попова знакомиться с Аксеновым. Евгений Анатольевич, как он вспоминает, робел, но прихватил пять или шесть рассказов. Ко второй их встрече Аксенов их прочел. Спросил: «Почему так мало принес? Тащи еще». Так составилась подборка «Чертова дюжина». Так, считает Евгений Анатольевич, ее назвал Аксенов. «Он меня признал, когда прочитал тексты, – вспоминает Попов. – А так я для него был человек с улицы».

А в первую их встречу, вспоминает Попов, на столе стояла бутылочка чего-то красного и еще какая-то. И он хоть и робел, а выпить хотел. Но не мог решить: налить или ждать, пока нальет хозяин. Тот спросил: «Ты выпить хочешь?» И налил. Попов выпил. Стали обсуждать альманах.

Прикинули список авторов. Попов предложил Юрия Кублановского. «Вскоре, – говорит Евгений Анатольевич, – появилась "амбарная книга", куда я, Аксенов, Ерофеев записывали участников альманаха. Гипотетических. Туда же вносили суммы, когда скидывались на вернисаж – так и не состоявшийся завтрак с шампанским по поводу выхода "МетрОполя"».

Попов тогда проживал в Подмосковье, и Аксенов предложил ему кров в квартире мамы. Она стала «редакцией». Там спал Попов. Там обсуждались тексты. Там делали «МетрОполь».

3

Аксенов не был диссидентом. В политическом смысле этого слова. То есть не считал себя таковым. И стало быть – не был. Так утверждают его друзья – Анатолий Гладилин, Виктор Есипов, Александр Кабаков и Анатолий Попов. Да, он общался с правозащитниками, подписывал письма протеста, читал самиздат, диссидентом его сделала советская пропаганда и западная печать. Василий Павлович не был подпольщиком-оппозиционером. Его инакомыслие коренилось в зоне эстетического. Он, конечно, желал свободы политической. Но не боролся за нее. Да, он не любил советскую власть. И отвергал коммунистическую идеологию. Но не участвовал в их ниспровержении. Куда больше его интересовала свобода творчества и личности, и чем большая, тем лучше. Ее он готов был отстаивать. Но опять же – посредством творчества. Своими текстами.