Девочка с Севера - Лия Геннадьевна Солёнова
– Это муж?
– Нет, не муж.
– Муж! Муж! Видно, что муж.
Заулыбались: Игорь понравился.
– Давай выкуп! – пристала к нему Акилина, загородив выход. Тот с каменной физиономией отодвинул её чемоданами и вышел. Я за ним. Так закончилось мое житьё у тёти Моти.
Прошло несколько лет. Как-то, оказавшись в вестибюле метро «Автозаводская», в театральной кассе я увидела Полину Абрамовну – обитательницу той же квартиры. Она и поведала о печальной судьбе Моти. Вскоре после моего отъезда у той объявилась племянница. Неизвестно, мнимая или настоящая, – молодая женщина. Обаяла Мотю, оформила над ней опекунство, прописалась в её комнате, а вскоре привела туда мужчину. То ли мужа, то ли сожителя. Моте такой поворот событий не понравился, и она стала выступать в свойственной ей манере. Опекунша не колеблясь спровадила Мотю в дом престарелых, где та через месяц умерла. Я съехала от Моти в апреле, а в сентябре её уже не стало. Всего и дел-то, чтобы навсегда успокоить Мотю, оказалось на полгода. Живи я у неё, вероятно, протянула бы дольше.
Братья Потуловы, Лев и Алик, к которым я переехала, жили в Сокольниках, недалеко от метро «Сокольники». Сокольнические улицы были засажены вековыми липами, запахом которых в пору их цветения благоухали Сокольники. В те годы ещё сохранялась старая застройка Сокольнических улиц деревянными двухэтажными домами. В одном из таких домов на втором этаже в коммунальной квартире жили Потуловы. Моя мама почему-то всегда называла их Притуловыми. Видимо, оговорка по Фрейду. Я и правда притулилась к этой семье. У братьев были родители, у которых в тот момент брак трещал по швам, и они были накануне развода. Им обоим было примерно лет пятьдесят или чуть больше. Мама, Тамара Николаевна, живая и остроумная женщина, приняла меня как дочь, замечательно ко мне относилась. Как звали отца братьев, мрачного, неразговорчивого человека, я не помню. Он ни с кем не разговаривал. Что уж говорить обо мне – смотрел на меня зверем. В родительском противостоянии сыновья приняли сторону матери и открыто её демонстрировали. Льву было лет двадцать шесть, а Алику – двадцать один или двадцать два года. Семья занимала четыре граничащие комнаты, две из них были изолированными, а две – проходными. Судя по лепнине на потолке, в дореволюционные времена это была одна большая комната. В одной изолированной комнате жила Тамара Николаевна, в другой – ребята. В одной из проходных комнат спала я, в другой за шифоньером – отставленный муж и отец. Тамара Николаевна работала бухгалтером. Где – не знаю. Это было хрущёвское время, когда из магазинов пропали мука и все макаронные изделия, а на столе у Потуловых макароны были дежурным блюдом. Она всегда приходила с работы с полной сумкой продуктов. Судя по этому, думаю, Тамара Николаевна имела какое-то отношение к торговле или общепиту.
Братья Потуловы, каждый в своём роде, были творческими людьми. Лев, работавший помощником оператора на «Мосфильме», увлекался фотографией и конструированием. Соорудил устройство с цветными лампочками, накрыл его плексигласовым матовым колпаком, соединил с магнитофоном. Получилась светомузыка. Приходили друзья, садились на пол вокруг этого колпака, слушали классическую музыку, а под колпаком шла игра света. В один из дней рождения Евгении Адольфовны он подарил ей сделанный из белого пластика миниатюрный рояль на белой подставке. Рояль был размером не более десяти сантиметров. У ножки рояля лежал крохотный букет цветов. Изумительная была вещь! Выпив, Лев пускался в философские рассуждения. Ему обязательно нужен был слушатель, роль которого отводилась мне. Мог философствовать допоздна.
– Лев, я спать хочу! – молила я со слипающимися глазами.
– Погоди, погоди, ты послушай! – не унимался он.
Алик работал художником в общежитии МГУ на Стромынке. Стены комнаты, в которой спали ребята, и той, где спала я, были увешаны его картинами. Они были полуабстрактными, мрачноватыми. У него к тому времени неудачно завершился роман с одной из наших студиек, что, по моим догадкам, и нашло отражение в картинах. Кстати сказать, он пользовался успехом у девочек – студентки МГУ на него прямо-таки гроздьями вешались. И все девочки такие симпатичные! Алику тоже не чужда была тяга к философствованию. Он писал книгу под названием «Ты ошибаешься, Лукреций!».
Быт семьи Потуловых был довольно безалаберным. Комната Тамары Николаевны представляла собой будуар с пикейным покрывалом на кровати, зеркалом над туалетным столиком, покрытым скатертью, кружевные салфетки и прочее. Тамара Николаевна умела шить и часто что-то себе мастерила. Комната ребят была настоящим хламовником. В углу были свалены части токарного станка, лодочный мотор и всякие другие нужные ребятам вещи. Какие-то детали, магнитофонные катушки висели на стенах на гвоздях. Ребята спали на узких армейских железных кроватях, накрывшись серыми армейскими одеялами. Даже постельного белья на кроватях не было. Над дверью висел портрет Беллы Ахмадулиной и надпись под ним: «Закадрим Беллочку Ахмадулину в текущем квартале!» Тогда только что вышел фильм «Живёт такой парень», в котором она играла корреспондентку. Если у Алика ночевала девушка, то Лев спал на застеклённой веранде, где стояла кушетка, куда он тоже, правда, изредка водил девушек. К двери веранды была прикручена металлическая пластинка, откуда-то свинченная, со строгим предупреждением: «Во время эксплуатации не открывать!»
Самая большая комната, проходная, функционально играла роль столовой и гостиной. Там стоял большой круглый обеденный стол, шифоньер, за которым пряталась кушетка отца. А ещё был рояль. Когда Алейниковы получили трёхкомнатную квартиру в хрущёвке взамен своего сломанного жилища, то стоявший в прежней квартире рояль в эту трёшку ну никак не влезал. Они его предлагали всем желающим. Не выбрасывать же рояль на помойку! Взяли братья Потуловы. На фетровые молоточки, которые ударяют по струнам рояля, ребята наколотили канцелярские кнопки. Рояль зазвучал как клавесин. Все приходящие в дом приятели, умеющие и не умеющие играть, бренчали на нём.
Дом Потуловых был открытым в прямом и переносном смысле. Двери квартиры и комнат с утра до поздней ночи на ключ никогда не закрывались. Кто хочешь, заходи. В комнате у ребят
