Девочка с Севера - Лия Геннадьевна Солёнова
Иногда по каким-нибудь делам приходилось бывать в отделениях больницы. Тяжёлое впечатление производили старики, потерявшие разум, не контролирующие свои естественные отправления и, естественно, не осознающие ужас своего состояния. Один запах в этих отделениях чего стоил! Целый большой корпус был отведён под таких стариков. Наплыв этих больных отмечался перед большими праздниками и в сезон летних отпусков. Родственники старались хоть на время их пристроить.
Самую ужасную картину, оставшуюся в моей памяти на всю жизнь, представляло детское отделение. Много детских кроваток, и в каждой из них сидит ничего не соображающее, не говорящее существо, растение – маленький идиот. От этого зрелища я в себя не могла прийти несколько дней. И по большей части были виноваты родители, зачавшие детей в пьяном виде!
Аптека находилась на первом этаже и граничила с приёмным покоем. Медсестёр, санитаров приёмного покоя мы хорошо знали. В приёмном покое было три смежных помещения: в первом и втором больного осматривали, опрашивали, оформляли, далее был санитарный блок с раздевалкой и ванной, где пациентов мыли и переодевали в ужасную больничную одежду. Через заднюю дверь их выводили в коридор, а оттуда – на улицу с противоположной стороны здания и отводили или отвозили в отделение. Дверь аптеки выходила в тот же коридор, поэтому мы нередко сталкивались с больными и сопровождающими их санитарами в коридоре. Часто из приёмного отделения доносились крики больных, иногда прямо-таки душераздирающие. Мы к ним привыкли и не обращали внимания: больные люди, чего ещё от них ждать.
Я проработала в аптеке уже больше двух лет, когда друзья подыскали мне работу лаборанта в закрытом институте, так называемом ящике, с зарплатой в семьдесят рублей. В аптеке я получала сорок пять рублей, так что было от чего прийти в возбуждение. Из этого учреждения поговорить со мной приехала симпатичная женщина лет тридцати пяти. Мы встретились с ней в административном корпусе – кирпичном здании старинной постройки, которое было фасадом больницы. За ним начиналась её основная территория. Женщина побеседовала со мной. По-моему, я ей понравилась. Договорились, что я увольняюсь из аптеки. На прощание предложила ей прогуляться по территории больницы, но та категорически отказалась, сказав: «Мне она знакома». И рассказала такую историю. После какого-то трагического события в семье (кажется, погиб кто-то из близких) у неё возникла фобия: она боялась выходить из дома, боялась переходить улицу, опасаясь, что её непременно собьёт машина. Её направили на лечение в больницу имени Кащенко. В приёмном отделении осмотрели, опросили (какой день, год, число), оформили и отправили в санитарную комнату. А там, как она рассказывала, к ней приступил санитар. Он её лапал за интимные места, глумился, а она отбивалась, плакала, кричала, звала на помощь медсестру, врача. Никто не подошёл!
– Я этот кошмар никогда не забуду! Если ещё когда-нибудь мне будет грозить эта больница, лучше повешусь! – убеждённо заключила она.
После её рассказа я по-другому стала воспринимать крики из приёмного покоя и другими глазами смотрела на улыбчивых санитаров. А на работу, светившую более высоким заработком, перспективами и, в отличие от аптеки, мужским коллективом, я не попала. К сожалению или к счастью, Судьба в обличии начальника отдела кадров Ивана Ивановича не дала сойти с фармацевтической стези:
– Не-е-ет, голубушка! Вот отработаешь положенных по распределению три года, тогда можешь уходить, – сказал он.
На следующий день, когда с рухнувшими мечтами пришла на работу, хотелось переколотить все склянки на рабочем столе! Больше всего угнетало однообразие в работе: каждый божий день одно и то же! Неужели всю жизнь так проведу?! Скрашивало её то, что в аптеке собрался неплохой коллектив. Вместе со мной пришла ещё одна девочка из нашего выпуска – Тамара, а год спустя – три девочки из следующего выпуска училища. Фасовщицами работали тоже две молодые девочки. Всего нас собралось семь молодых девчонок не старше двадцати трёх лет. Работали мы хорошо, дружно, весело, никогда не конфликтовали, напротив, старались помочь друг другу.
Забавно, что в аптеке мойщицами работали две пожилые женщины – обе Дуни. Мы их различали по отчествам – Михайловна и Ивановна. Была и третья Дуня – уборщица. Она была совсем старенькой, её все звали Бабулей. Она не столько мыла пол, сколько, опираясь на швабру, просто волочила по нему тряпку. Все они получали копейки, ещё меньше, чем ассистенты. Михайловна была высокой, дородной украинкой. Она часто себе на обед покупала дешёвую солёную хамсу. Зная, что хамса мне нравится, Михайловна меня, зачастую не завтракавшую, ею угощала. Встанет в дверях ассистентской комнаты и манит пальцем:
– Лиля, иды!
Я входила в моечную, а там на газетке уже была разложена хамса с чёрным хлебом. Доброту Михайловны, этой простой женщины, я помню всю жизнь.
В аптеку иногда приходила спекулянтка – невысокая полная татарка. Спекулянтов в те времена преследовали. Поэтому она приходила с небольшой сумкой, а основной товар у неё был пришпилен английскими булавками к подкладке пальто, отчего она казалась ещё толще. Ходячая торговая лавка! Пальто она не снимала, просто распахивала его полы, выставляя товар напоказ. Встречали её радушно, так как иногда она приносила приличные вещи и не заламывала сумасшедшую цену. Я у неё однажды купила красивый красный свитер.
На самом исходе третьего года моей работы кто-то принёс в аптеку слух, что новой психиатрической больнице № 15, открывшейся на Каширском шоссе, нужны фармацевты. Самое главное, сотрудникам дают жилплощадь! Мы с Тамарой подхватились и поехали туда. Тамара жила с родителями в Бирюлёве в частном доме и собиралась замуж. Так что ей тоже нужна была жилплощадь. Больница была у чёрта на куличках. Рядом деревни, сады и стройка. Слух оказался ложным: никакой жилплощади у больницы не было. Возвращаясь к автобусной остановке по тропинке мимо новых кирпичных корпусов Института экспериментальной и клинической онкологии, решили заглянуть туда. Просто так, на всякий случай. Для меня он оказался судьбоносным. Фармацевты были нужны, и предоставлялось общежитие. Тамаре это не подходило, а я с готовностью согласилась. С тех пор вся моя жизнь связана с этим учреждением. Оно долгое время
