Роберт Масси - Петр Великий. Прощание с Московией

Несколько раз Петр покидал верфь, чтобы пойти в аудиторию или в прозекторскую к профессору Фредрику Рюйшу (Ройсу), знаменитому анатому. Рюйш славился по всей Европе умением сохранять человеческие члены и даже целиком все тело посредством инъекций химических препаратов. Его великолепная лаборатория считалась одним из чудес Голландии. Однажды Петру показали труп ребенка, сохранившийся до того бесподобно, что казалось, будто он улыбается, как живой. Петр долго в восхищении глядел на него, а потом не удержался, наклонился и поцеловал холодный лоб. Петр так заинтересовался хирургией, что никак не мог уйти из лаборатории, а хотел остаться и смотреть еще и еще. Он обедал у Рюйша и спрашивал его совета, кого из хирургов лучше взять в Россию для службы в армии и на флоте. Анатомия страшно увлекла царя, и он с тех пор самого себя считал хирургом. В конце концов – резонно мог бы он спросить, – многие ль из русских учились у знаменитого Рюйша?

В последующие годы Петр всегда носил с собой два футляра: готовальню, чтобы проверять и уточнять строительные чертежи, которые ему представляли, и набор хирургических инструментов. Он велел, чтобы его извещали всякий раз, когда в ближайшей больнице ожидалась какая-нибудь интересная операция, и, как правило, являлся – нередко сам ассистировал врачу и постепенно научился рассекать ткани, пускать кровь, вырывать зубы и делать мелкие операции. Занедужив, царская челядь и приближенные старались скрыть это от господина, ведь иначе он появлялся со своим ящиком у ложа больного, чтобы предложить – и весьма настойчиво! – свои медицинские услуги.

В Лейдене Петр нанес визит прославленному доктору Бургаве, который был помимо всего прочего хранителем известного ботанического сада. Бургаве, преподававший анатомию, спросил Петра, в какое время тот желает прийти к нему на лекцию. Царь отвечал, что придет в шесть часов на следующее утро. Он побывал и в анатомическом театре Бургаве, где на столе лежало тело с раскрытыми мышцами. Петр его с увлечением рассматривал, когда услышал, что кое-кто из его брезгливых соотечественников шепотом высказывает отвращение к мертвому телу. К ужасу голландцев, взбешенный царь велел провинившимся подойти к трупу, наклониться и зубами рвать мускулы.

В Дельфте он посетил знаменитого натуралиста Антони ван Левенгука, изобретателя микроскопа. Петр провел в беседе с ним больше двух часов и смотрел в чудесный инструмент, с помощью которого Левенгук открыл существование сперматозоидов и изучал кровообращение у рыб.

В свободные дни в Амстердаме Петр бродил пешком по городу, глядя, как мимо него спешат горожане, с грохотом едут по мостам кареты, тысячи лодок проплывают по каналам. В базарные дни царь отправлялся на огромный рынок под открытым небом, Ботермаркет, где прямо посреди площади или в аркадах лежали груды всевозможных товаров. Остановившись подле женщины, покупавшей сыры, или купца, выбиравшего картину, Петр все наблюдал и все запоминал. Особенно он любил смотреть на уличных артистов, выступавших перед толпой. Увидав как-то раз знаменитого клоуна, который жонглировал, стоя на бочке, Петр вышел из толпы и стал уговаривать его поехать с ним в Россию. Жонглер отказался по той причине, что имел слишком большой успех в Амстердаме. На рынке царь был свидетелем того, как бродячий зубодер удалял зубы при помощи столь нетрадиционных инструментов, как ложка и кончик шпаги. Петр пожелал овладеть этим инструментом и постиг достаточно для того, чтобы упражняться на своих слугах. Он также научился чинить одежду, а от сапожника узнал, как сшить себе пару башмаков. Зимой небо сделалось совсем серое, Амстел и каналы замерзли, и Петр видел, как женщины в меховой и вязаной одежде, мужчины и мальчики в длинных плащах и шарфах проносились мимо на коньках с загнутыми носами. А всего приятнее, как он обнаружил, было посидеть в тепле – в пивной или трактире, – отдохнуть душой в кругу голландских и русских друзей.

Глядя на процветание Голландии, Петр не мог не спрашивать себя, почему же его собственный народ, располагая бескрайними степями и лесами, способен лишь кое-как прокормиться, в то время как здесь, в Амстердаме, с его верфями, складами и лесом мачт, накоплено больше конвертируемых богатств, чем на всех российских просторах. Петр знал, что одна из причин преуспевания заключалась в торговле, меркантилизме, наличии торгового флота, и решил, не жалея сил, добиваться, чтобы все это появилось в России. Другой причиной была религиозная терпимость голландцев. Международной торговле не могла бы благоприятствовать атмосфера узких догм и предрассудков, поэтому протестантская Голландия отличалась самой широкой веротерпимостью среди всех стран тогдашней Европы. Именно в Голландию бежали инакомыслящие из кальвинистской Англии Якова I, чтобы десяток лет спустя уже оттуда взять курс на Плимутскую бухту у берегов Нового Света. Туда же, в Голландию, тысячами стекались французские гугеноты после того, как Людовик XIV отменил Нантский эдикт. В течение всего XVII века Голландия служила не только коммерческим центром Европы, но также ее научной и творческой лабораторией. И когда голландцы яростно сопротивлялись притязаниям католической Франции Людовика XIV, они в равной мере боролись за свое торговое превосходство и свои религиозные свободы. Петра очень привлекала эта обстановка веротерпимости. Он посетил немало протестантских церквей в Голландии и подолгу расспрашивал пасторов.

Лишь одна блистательная грань голландской культуры XVII века его не слишком занимала. Это была новая замечательная живопись великих мастеров голландской школы – Рембрандта, Вермеера, Франса Хальса и их современников и последователей. Петр накупил картин и привез их в Россию, но это не были работы Рембрандта или другие шедевры, сравнимые с теми, что позже приобретала Екатерина Великая. Он выбирал картины с кораблями и морем.

Глава 15

Принц Оранский

В мире, где царили хищнические законы, Голландия не могла бы ни создать, ни удержать богатство и могущество, если бы не вела постоянной борьбы. В результате этой борьбы в XVI веке родилась республика и протестантские провинции Северных Нидерландов освободились от хватки своего испанского хозяина, Филиппа II. В 1559 году они наконец обрели независимость. Все свое умение и упорство голландцы вложили в создание собственной морской державы, которая смогла разгромить испанских адмиралов, завладела торговыми путями Испании во всех океанах мира и заложила основу голландской колониальной империи. Но по мере того, как республика набиралась сил и богатела, она возбуждала все большую зависть и разжигала аппетиты двух самых могущественных своих соседей, Англии и Франции. Англичанам не давала покоя почти единоличная монополия Голландии в европейской торговле: и при Кромвеле, и при Карле II они не прекращали враждебных действий, что привело к трем англо-голландским морским войнам. В ходе второй из этих войн брат короля, герцог Йоркский (впоследствии король Яков II), во главе английской эскадры захватил в Америке голландскую колонию – Новый Амстердам, – а поселение на оконечности острова Манхэттен назвал в свою честь Нью-Йорком. Позже голландцы отплатили дерзким рейдом вверх по устью Темзы – ворвались в главную базу британского флота в Чатеме, сожгли четыре линейных корабля, стоявших на якоре, и ушли, ведя на буксире гордость королевского флота, судно «Ройял Чарльз». В этих войнах, где лицом к лицу столкнулись две нации мореплавателей, голландцы не просто сохранили свои позиции. Под началом прославленных адмиралов Тромпа и де Рейтера они на своих небольших боевых кораблях с закругленными носами так храбро и искусно сражались с более крупными и тяжелыми судами англичан, что вошли в историю как единственная нация, которой удавалось систематически брать верх над британским флотом[61].