Александр Петряков - Сальвадор Дали. Божественный и многоликий

— Джеф! Джеф!

— Успокойся, — говорил ей Дали рокочущим голосом, — никуда он не денется.

Но ей было на все наплевать, кроме любовника. Она просто менялась в лице, если Джеф на минуту-другую исчезал из ее поля зрения. Старуха с трудом дождалась конца церемонии и сразу же утащила Джефа в Пуболь.

Дали был оскорблен. Он не ожидал этого от своей Музы, сорок пять лет шедшей с ним по жизни бок о бок. У него не укладывалось в голове, что она удрала не с какой-то вечеринки, а с венчающего его земную славу эпохального события.

Но такова жизнь. Обаятельная Аманда своим присутствием и теплыми словами, как могла, сгладила острые углы испорченного настроения художника. Сама она была просто счастлива, от всего — и от повышенного внимания к себе журналистов, и от того, что малыш Дали своего все-таки добился, что ее коллажи висят в этом музее, что сама она в образе Анжелики останется здесь навсегда.

В конце своей жизни Гала все-таки вернулась в Порт-Льигат. Прежде всего потому, что Джеф перестал появляться в Пуболе, несмотря на плывшие к нему в карманы огромные деньги. Ему не очень-то хотелось ублажать старуху, у которой к тому же после многих пластических операций стал развиваться рак кожи. Позже, когда он стал проповедником на американском телевидении, он вообще отрицал, что спал с Галой.

А еще вернулась Гала в Порт-Льигат потому, что ее с мужем неразрывно соединили и общие неприятности, связанные с воровством управляющих, проблемами с налоговыми службами, а также с наступившей старостью и болезнями. Три года спустя после того как Пигварт вырезал Дали грыжу, он же сделал операцию уже по поводу аденомы простаты, за что получил от художника прозвище «ангел пи-пи». Кроме того, к Дали вернулись демоны его юности, и с ними без Галы ему было не справиться.

Правда, вернулась она в Порт-Льигат уже в совершенно ином образе. Не музы и спасительницы, а невероятно склочной фурии, ставшей даже колотить своего мужа. Он, впрочем, тоже в долгу не оставался.

Неприятности случились и на политическом фронте. Когда в 1975 году генерал Франко казнил пятерых басков, обвиненных в терроре, вся демократическая общественность Европы и Америки выплеснула на страницы газет бурю негодования. А Дали неосмотрительно выступил с заявлением, что лучше казнить десяток-другой сепаратистов, чем ждать, пока разразится гражданская война. И далее в интервью агентству Франс Пресс он говорил о своих монархических пристрастиях, славил святейшую инквизицию и генералиссимуса Франко и привел цитату из Ленина о том, что «свобода — совершенно бесполезная вещь».

По этому поводу тоже, естественно, поднялся шум, а испаноязычная Би-би-си сообщила об этом интервью и слушателям его родной страны, где, конечно, многочисленная оппозиция каудильо, надоевшему всем испанцам хуже горькой редьки, страшно возмутилась. В Порт-Льигат стали приходить оскорбительные письма и телеграммы, на стенах дома появились соответствующие граффити.

И хоть в своем очередном интервью Дали попытался оправдаться, говорил, что он в принципе против смертной казни, но также и против терроризма, он себе этими выступлениями сильно напортил — многие крупные деятели культуры были также возмущены. Известный мексиканский кинорежиссер Алехандро Ходоровский, предложивший Дали исполнить в своем фильме роль Императора Галактики, в знак протеста отказался от своего предложения.

Напуганные супруги решили уехать из Испании. Вместе с Амандой и неотлучным Сабатером они сели в самолет и вылетели в Женеву, причем Дали летел на самолете первый раз в жизни, до этого он боялся и не признавал этого вида транспорта. Путешествовать по воздуху ему очень понравилось, и из Женевы они отправились в Нью-Йорк, тоже авиарейсом.

И в Америке пресса много писала о реакционных заявлениях великого сюрреалиссимуса. Особенно бесновалась и угрожала антифранкистская диаспора, и Дали перестал появляться на публике, опасаясь покушения. Тем временем поползли слухи о том, что каудильо очень болен и его дни сочтены. Дали впал в панику. Если после смерти Франко к власти придет оппозиция, думал он, ему не разрешат вернуться в родную Испанию и он не сможет больше жить и работать в единственно возможном для творчества месте — Порт-Льигате.

Здоровье старика тоже оставляло желать лучшего. Он сильно похудел и стал походить на мумию. Каждый день ходил в церковь, чего раньше никогда не делал. Сабатер очень удивился, когда увидел Хозяина коленопреклоненным в соборе Святого Патрика, это было уж совсем на него не похоже.

20 ноября 1975 года Франко скончался. Благодаря тому, что покойный диктатор позаботился о преемнике (королем был объявлен Хуан Карлос де Бурбон, и, таким образом, Испания вновь стала монархией), в стране не произошло того, что случилось в 1936 году. Хуан Карлос оказался блестящим политиком и сумел привести страну к национальному примирению, ловко лавируя между радикальными партиями. За три года сложных маневров страна превратилась из диктаторской в конституционную монархию.

Добившаяся демократических свобод оппозиция не простила Дали его выступлений в поддержку покойного Франко. Пресса оскорбляла, насмешничала, издевалась и травила своего великого гения. Серьезным ударом по престижу и непомерному тщеславию Дали стало возвращение старого названия площади перед Театром-музеем в Фигерасе, она уже не называлась Пласа Гала-Сальвадор Дали.

На его защиту вынужден был встать король. Хуан Карлос и его жена София не только понимали, насколько велико значение Дали для испанской культуры, но и уважали и любили его. Пренебрегая условностями этикета, они неоднократно встречались с ним.

Но были и светлые дни. В канун семидесятипятилетия Дали, в начале мая 1979 года, Французская академия приняла его в свои члены. На церемонию Дали явился в специально сшитом для этого случая наряде, похожем на наполеоновский парадный зеленый мундир, и с огромным мечом из толедской стали с рукояткой в виде лебедя на голове Галы. Его встретили очень тепло, и президент Академии изящных искусств композитор Тони Обэн сказал: «Вы гений, месье. Вы это знаете, мы это знаем… Если бы это было не так, вас не было бы среди нас и вы не были бы собой…»

В своей речи, названной «Гала, Веласкес и Золотое Руно» новоявленный академик без всякой логической связи перескакивал с Веласкеса на ДНК и Перпиньянский вокзал, бывший, по его убеждению, центром мироздания. Цитировал Декарта, Монтеня и Лейбница, говорил о приоритете классического искусства и огорошил собравшихся таким открытием: Золотое Руно, по его мнению, состояло из лобковых волос. Закончил он свое выступление здравицей в честь Перпиньяна и Фигераса. Эти два населенных пункта действительно составляли всю вселенную великого художника.