Иван Беляев - Где вера и любовь не продаются. Мемуары генерала Беляева

С рассветом мы продолжаем методически обстреливать окопы и самые халупы, которые все время окутаны дымом взрывов.

– Когда же начнется атака? Предупредите.

– Когда загорится деревня…

Я понимаю. Хитрый Гургенидзе оттягивает минуту атаки до прибытия всех подкреплений.

– Все время над нашей батареей крутятся неприятельские авионы, но предусмотрительный Коркашвили так укрыл наши орудия, что и орлиный глаз не разглядит их. А стреляем мы, лишь только они отлетят в сторону.

Вот уже снова темнеет. Мы расстреляли целый комплект, а пехота все еще не шевелится. Наконец…

– Вот теперь поддайте ураганного огня, – сообщает Гургенидзе по прямому проводу. – Поднимаю людей, идем в атаку!

…Через две минуты: «Я уже в Скроде, прекратите огонь. От немцев остались только обугленные трупы и исковерканное оружие. Деревня наполовину сожжена, но мост уцелел. Сейчас перехожу мост и поворачиваю фронт под прямым углом на запад. Прошу сопровождать огнем по нашим указаниям. Лучше согласен получить пару снарядов в спину. Только не прекращайте огня!»

– Немцы все время отступают, я их преследую…

– Приближаемся к брошенным кавалерией позициям, я их преследую…

– Положение восстановлено! Прекратите огонь! Спасибо лихой батарее…

Высота 70,9

Все затихло на фронте…

И одновременно, казалось, успокоилась и вся природа… Холодные дожди, сырость, туман уступили место ясному небу и сухому, живительному дыханию ветерка. Прояснело и на душе.

Но где-то в глубине человеческого организма заложено шестое чувство, открывающее ему то, что недоступно для глаза и для слуха. Это чувство присуще всякому, кто душой отдается своему делу. Оно предупреждает моряка о грозящем ему циклоне, поднимает на заре земледельца, будит бдительность пастуха и пробуждает инстинкт охотника. Это же чувство толкает меня с восходом на наблюдательный пункт, с которого, при первых лучах восходящего солнца, отчетливо вырисовывается весь горизонт – и влажные луга между Писсой и Скродой, и холмистые поля, по которым разбросаны домики деревень Конты и Попки, и возвышенные гребни за ними, где находятся главные позиции немцев…

– Батарея! Кто у телефона?

– Прапорщик Кулаков.

– Не спите, Яков Васильевич?

– Никак нет! И люди уже подле орудий. Только что заходил сюда старичок, командир 34-го полка, что правее нас. Заходил со своими офицерами. Говорили: «Хочу взглянуть на вашу батарею». Говорили, что по всему фронту молчат, наша артиллерия выпустит гранату-другую и снова затихает. А эта крошка все время огрызается, все время посылает в немцев свои снаряды, одна за всех. Все-то она щетинится, все-то она ежится во все стороны… Так мы ее и прозвали «Ежиком»…

– Так-то оно и есть! Придется нам и еще поежиться… Ведь теперь приходится повернуть орудия под прямым углом, так как стрелки ликвидировали обход и выровняли фронт. Теперь перед нами уже новые цели.

– Так я сейчас доложу капитану Шихлинскому. Они еще спят…

– Рустам-бек! Наша задача уже закончена. Стрелки по ту сторону моста выходят на общую линию фронта. Теперь мы остались у них за флангом, надо пристрелять главные точки перед сибирскими полками…

– А что же делает их артиллерия?

– Не знаю. Думаю, что ничего. Пьет чай.

– Так что же, мы одни за всех?

– Как всегда. Потому-то всегда и выходим сухи из воды.

– Да ведь у нас туда может стрелять только одно правофланговое орудие.

– Так я с ним и начну пристрелку, а прочие пусть меняют фронт и роют окопы.

…Готово! Уже пристреляно 11 целей по всему фронту. Но вот эта командующая высота… Она в стороне от других, далеко, почти за пределами нашей досягаемости.

– Цель Н.12. Высота 70,9.

Рустам-бек протестует: «Люди валятся с ног от утомления, ведь три дня и три ночи ведем сумасшедшую стрельбу, вздремнули только перед рассветом. Теперь меняем фронт, заново вырыли все окопы».

– Ну, скажи нашим молодцам, чтоб не обижались, – эта цель уже будет последняя!

Цель пристреляна. С легкой совестью я кончаю работу. Оглядываюсь по сторонам и вижу: шагах в двухстах левее и позади организуется наблюдательный пункт, а за ним, слегка маскируясь складкой местности, батарея… Пойду взгляну, что это за люди…

Люди эти оказались – 1-я батарея Гвардейского стрелкового артиллерийского дивизиона… Нет, бригады… Та батарея, которая создалась нашими руками, руками моих любимых товарищей, офицеров и солдат – из ничего, из случайных взводов 1, 2 и 3-й бригад финляндского артиллерийского полка. Сколько имен, сколько лиц проносится в моей памяти! Это та батарея, в которой солдаты плакали, прощаясь со мной, узнав о моем уходе… А теперь это все чужие, незнакомые лица, – только одна эта пушка, которой ствол я обнимаю своими руками, если б в ней билось сердце, могла бы вспомнить былое!

Батареей командовал М. Н. Безкорнилович, бывший когда-то моим помощником по обучению новобранцев во 2-й бригаде. Я знал его мать и трех сестер, был шафером на свадьбе старшей и провожал его с молодой женой в дни его медового месяца.

Такой же простой и наивный, с одним зеленым глазом, а другим голубым. Всегда чему-то удивляющийся – «Мика-удивика».

Помню, как мой отец озадачил его, послав поклон его батюшке, своему старому товарищу.

– Вот чудак! – говорил Мика. – Как же передам ему поклон, когда он давно уже умер!

Мы пошли на его наблюдательный пункт. Я иду рассеянно, мысли унеслись далеко-далеко в прошлое, а глаза, по старой военной привычке, блуждают по горизонту, по неприятельским позициям.

– Стой! А это что такое?

На голых очертаниях гребней, окружающих высоту 70,9, чернеет какой-то забор… Он движется! Это неприятельские цепи… За ними другие, третьи… Я лечу на свой командный пост…

– К бою! Цель Н.12 – беглый огонь без очереди! Задыхаясь, хватаю двурогую трубу: на переднем скате – целая лавина, макензеновская фаланга… Наши взрывы, меткие, низкие разрывы шрапнелей лопаются между ними, образуя бреши в живой стене. Я меняю прицел и угломер, но куда ни летят мои снаряды, они бьют и косят неприятеля, – все поле полно им. Вот у рощи, левее и ближе высоты, появляется батарея на белых конях… по ней! Запряжки разлетаются во все стороны… Снова бью по цепям; они уже не наступают, окапываются; видно, как их солдаты выбрасывают белый песок, как растут линии свежих окопов.

– Одна граната, две шрапнели! Три патрона, беглый!.. Вздымаются столбики черной земли, немцы выскакивают из него товых окопов, но тут им в лицо пыхают облачки разрывов шрапнели.

– А что же другие батареи?

– Сибирская, что вправо за горою, дала две очереди и замолчала, та, где вы только что были, как будто молчит.