Долгая дорога к свободе. Автобиография узника, ставшего президентом - Нельсон Мандела
Вскоре появился врач из числа белых и поинтересовался, все ли здоровы. Никто не стал жаловаться на какое-либо недомогание. Нам велели одеться, после чего сопроводили нас в две большие камеры с цементным полом, без мебели. Стены камер только что покрыли новым слоем краски, в воздухе еще чувствовались ее пары. Каждому из нас выдали по три тонких одеяла и циновку из сизаля. В каждой камере был только один открытый для всеобщего обозрения туалет на уровне пола. Говорят, что нельзя по-настоящему узнать нацию, пока не побываешь в ее тюрьмах. Что ж, о нации следует судить не только по отношению в ней к высшему сословию, но и по отношению к гражданам низшей категории. В Южной Африке к чернокожим гражданам относились как к животным.
Мы пробыли в Форте две недели, и, несмотря на все тюремные трудности, у нас сохранялось приподнятое настроение. Нам разрешали газеты, и мы с удовлетворением читали о волне возмущения, вызванного нашими арестами. По всей Южной Африке проходили митинги протеста и демонстрации, на которых несли плакаты: «Мы поддерживаем наших лидеров». Писали, что такие протесты прошли по всему миру.
Наша тюремная камера стала своего рода съездом борцов за свободу, которые раньше были разбросаны по всей стране.
Многие из нас жили в условиях строгих ограничений, запрещавших нам встречаться и разговаривать друг с другом. Теперь наш враг собрал всех нас под одной крышей, что стало самым крупным и продолжительным внеплановым собранием Альянса Конгресса за последние годы. Молодые лидеры получили возможность встретиться с руководителями старшего поколения, о которых раньше они могли только прочитать, активисты АНК из провинции Наталь общались с представителями филиала организации в провинции Трансвааль. Мы воспользовались этой возможностью, чтобы в течение двух недель, пока мы ждали суда, обменяться своими идеями и опытом.
Каждый день мы составляем программу мероприятий. Патрик Молаоа и Питер Нтайт, оба известные активисты Молодежной лиги АНК, организовывали для нас физическую подготовку. Планировались и проводились беседы на различные темы. Профессор З. К. Мэтьюс рассказывал об истории АНК и о негритянском движении сопротивления в Америке, Деби Сингх читал лекции по истории Южноафриканского индийского конгресса, Артур Летеле обсуждал африканские традиции врачевания, а преподобный Джеймс Калата делился с нами своими знаниями об африканской музыке и пел нам своим прекрасным тенором. Каждый день Вуйисиле Мини, который много лет спустя был повешен правительством за политические преступления, во главе группы других заключенных распевал песни о свободе. Одной из самых популярных была песня: «Вот черный человек, Стридом, берегись черного человека, Стридом[44]». Мы исполняли ее во всю силу наших легких, и это поддерживало у нас хорошее настроение.
Однажды Масабалала Йенгва (более известный как М. Б. Йенгва), сын зулусского рабочего и секретарь исполкома филиала АНК в провинции Наталь, внес свой вклад в лекцию о музыке, исполнив песню в честь Шаки Зулу, легендарного зулусского воина и верховного вождя. Йенгва завернулся в одеяло, свернул газету, чтобы имитировать ассегай, копье, и принялся расхаживать взад и вперед по камере, декламируя строки из этой песни. Все мы, даже те, кто не понимал зулусского языка, были просто очарованы этим исполнением. Затем он сделал драматическую паузу и патетически произнес: «Шака подобен огромной хищной птице, которая безжалостно убивает своих врагов!» После этого разыгралась поистине театральная сцена. Вождь Альберт Лутули, который до этого молчал, внезапно вскочил на ноги, прокричал: «Ngu Shaka lowo!» («Это Шака!») – а затем начал танцевать и петь. Его движения наэлектризовали нас, и мы все тоже вскочили на ноги. И опытные танцоры, тренировавшиеся в клубах бальных танцев, и отъявленные лодыри, не знавшие ни народных, ни западных танцев, – все присоединились к indlamu, ритуальному танцу воинов народа зулу. Некоторые из нас двигались грациозно, другие напоминали замерзших альпинистов, пытавшихся согреться, но все танцевали с невиданным энтузиазмом. Внезапно не стало ни представителей народа коса, ни зулусов, ни индийцев, ни африканцев, ни правых, ни левых, ни священнослужителей, ни политиков – все мы были просто патриотами, объединенными любовью к нашей общей истории, нашей культуре, нашей стране и нашему народу. В этот момент внутри каждого из нас что-то дрогнуло, что-то сильное и одновременно глубоко интимное, что связывало нас друг с другом. В этот момент мы ощутили дух великого прошлого, которому мы принадлежали, и силу великого дела, которое связало нас.
Через две недели, 19 декабря, нас доставили на предварительное судебное заседание в армейский тренировочный зал в Йоханнесбурге, военную площадку, которая раньше никогда не использовалась в качестве зала судебных заседаний. Это был большой голый ангар с крышей из гофрированного железа, он считался единственным общественным зданием, способным вместить такое количество обвиняемых в ходе суда над ними.
Нас привезли в закрытых полицейских фургонах в сопровождении полудюжины бронетранспортеров с вооруженными солдатами. Судя по тем мерам безопасности, которые правительство приняло по отношению к нам, можно было подумать, что идет полномасштабная гражданская война. Огромная толпа наших сторонников блокировала движение на Твист-стрит. Нам было слышно, как они кричали и пели, а они слышали, как мы отвечали им из фургонов. Эта поездка превратилась в триумфальное шествие, так как медленно движущиеся фургоны раскачивались толпой. Весь периметр импровизированного зала суда был окружен вооруженными полицейскими и солдатами. Фургоны подъехали на площадку за залом и припарковались так, чтобы мы выходили из фургонов прямо в зал.
Внутри нас встретила еще одна толпа наших сторонников, так что зал суда больше походил на бурный митинг протеста, чем на место проведения чинного судебного заседания. Мы вошли, подняв большой палец в качестве традиционного жеста Африканского национального конгресса и приветствовав тем самым наших сторонников, сидевших в секции «Только для небелых». Настроение в зале было скорее праздничным, чем осуждающе-карательным, поскольку обвиняемые тесно общались с журналистами и своими друзьями.
Правительство обвиняло всех нас, 156 человек, в государственной измене и общенациональном заговоре с целью насильственного свержения нынешнего правительства и замены