Олег Хлевнюк - Сталин. Жизнь одного вождя
Неудачи Сталина были особенно заметны и опасны на фоне победоносного продвижения вермахта. Вскоре после завершения финской войны, в апреле – июне 1940 г., Германия оккупировала многие западноевропейские страны и в считаные недели заставила капитулировать Францию. Британские войска эвакуировались с континента. На стороне Германии выступила Италия. Быстрое и бесславное падение Франции коренным образом изменило обстановку в мире. По свидетельству Хрущева, разгром Франции расстроил и взволновал Сталина. Он сетовал, что французы не смогли оказать сопротивление[457]. Даже делая скидку на предвзятость Хрущева, нет оснований сомневаться в тревожных настроениях Сталина. Советский вождь утратил прежние возможности для маневрирования между воюющими сторонами. Казавшаяся прочной стратегия в мгновение ока рухнула. И это был совсем не тот случай, когда принятый ранее курс изменялся одним движением руки, подписывающей пакты и договоры. Речь шла об огромной угрозе и почти что тупиковой ситуации. Единственный ненадежный союзник на глазах превращался в смертельно опасного врага.
Реакция Сталина была торопливой, если не сказать лихорадочной. Пока Германия укреплялась в поверженной Западной Европе, в июле-августе 1940 г. в состав СССР были включены Латвия, Литва, Эстония, а также отторгнутые от Румынии Бессарабия и часть Буковины. Одной из главных забот сталинского руководства была быстрая советизация этих стран и территорий. Массовая экспроприация собственности сопровождалась не менее масштабными чистками. Основной удар репрессий в предвоенные годы обрушился именно на вновь присоединенные западные регионы. Как обычно, аресты и расстрелы сопровождались высылкой в отдаленные районы СССР «неблагонадежного» населения. Всего в 1940 – первой половине 1941 г. были проведены четыре депортации из Западной Украины, Западной Белоруссии, прибалтийских стран и Бессарабии. Их жертвами были около 370 тыс. человек[458], огромная цифра для небольших советизируемых регионов.
Охваченный жаждой ликвидации врагов Сталин не забывал не только о сотнях тысяч «подозрительных». В августе 1940 г. по приказу из Москвы в Мексике был убит Л. Д. Троцкий. Агент НКВД, проникший в окружение Троцкого, нанес ему смертельные удары ледорубом. Сталин давно охотился на своего самого непримиримого, энергичного и красноречивого врага. Что двигало советским диктатором: личная жажда мести или боязнь активизации троцкистов в условиях войны? Скорее всего, и то и другое.
Прибрав к рукам зоны своего влияния, обозначенные в договоренностях с Гитлером, Сталин неизбежно столкнулся с вопросом: что делать дальше? Невероятное усиление Германии заставляло дружить с ней крепче, чем раньше. Однако растущая угроза с ее стороны делала такую дружбу все более опасной и проблематичной. Интересы СССР и Германии столкнулись в Финляндии, куда в результате советско-финской войны и германской оккупации Норвегии началось более активное германское проникновение. Интересы СССР и Германии столкнулись на Балканах. Гитлеру как воздух была нужна румынская нефть. В намерения же Сталина входило укрепление юго-западных и южных границ СССР, в том числе реализация давнишней российской имперской цели – осуществление контроля над черноморскими проливами Турции. Плохим сигналом для Сталина было заключение между Германией, Италией и Японией 27 сентября 1940 г. Тройственного пакта. Три страны-агрессора договорились о взаимопомощи и поделили мир. За Германией и Италией признавалось ведущее положение в Европе, за Японией – в Азии. Формально договор метил в Великобританию и США, но Сталин понимал, что у него есть все основания для беспокойства.
Не считая необходимым на этом этапе усугублять противоречия с СССР, Гитлер совершил примирительный жест. В ноябре 1940 г. в Берлин был приглашен Молотов. На переговорах с Гитлером и Риббентропом он настойчиво и упрямо требовал признания советских интересов в Финляндии, на Балканах, в черноморских проливах. Гитлер был не менее тверд, особенно в защите от советских поползновений Финляндии и Румынии. Уклоняясь от определенных обещаний, Гитлер предлагал СССР стать четвертым партнером в Тройственном пакте, принять участие в разделе Британской империи и определить сферы интересов СССР путем дальнейших переговоров[459]. Трудно избежать впечатления, что в Берлине нащупывалась возможность (или невозможность) нового союза. Был ли такой союз невероятным? Известно, что в дни переговоров Гитлер уже вынашивал планы нападения на СССР. Известно, что и Сталин вполне осознавал угрозу войны с Германией. С другой стороны, ведь и в августе 1939 г., во время заключения пакта, СССР и Германия были непримиримыми врагами. Все изменилось в мгновение ока, когда Сталин и Гитлер нашли точки общих интересов.
Советские требования к новому соглашению были представлены Гитлеру вскоре после возвращения Молотова из Берлина. 25 ноября 1940 г. Молотов через германского посла в Москве отправил в Берлин условия заключения пакта четырех – Германии, Италии, Японии, СССР. Можно сказать, что это было продолжение тактики, принесшей успех в августе 1939 г. Взамен на поддержку партнеров (что подразумевало также значительные поставки советского сырья Германии) Сталин требовал платы по пунктам. Первое – вывод германских войск из Финляндии. Взамен гарантировались мирные отношения с Финляндией и поставки финского сырья (леса, никеля), на чем особенно настаивал Гитлер во время переговоров с Молотовым. Второе – закрепление советского влияния в Болгарии путем заключения с ней договора о взаимопомощи и организации советских баз в районе черноморских проливов. Третье – признание права продвижения СССР на юг через Иран и Турцию к Персидскому заливу. Четвертое – отказ Японии от концессий на уголь и нефть на Северном Сахалине за «справедливую компенсацию»[460]. По всем признакам это была сталинская программа-максимум. По своей сути она представляла собой все те же пункты старой российской имперской стратегии. Можно утверждать, что, выдвигая такую программу, Сталин готовился к торгу. Отправка этих условий в Берлин позволяет думать, что Сталин был готов к очередному, на этот раз еще более радикальному повороту. Речь шла о далеко идущем сотрудничестве Советского Союза со странами-агрессорами.
Существует, правда, точка зрения, что Сталин изначально отверг все предложения Гитлера по поводу пакта четырех, а предложения от 25 ноября были блефом, нарочно составленным в форме, неприемлемой для Германии. Один из важных аргументов сторонников этой концепции – слухи о выступлении Сталина на заседании Политбюро 14 ноября 1940 г., где возвратившийся из Берлина Молотов якобы докладывал о результатах переговоров. Сталин же якобы заявил, что Гитлеру верить нельзя и нужно готовиться к войне с Германией. Никаких документальных свидетельств о таком заседании Политбюро и выступлении на нем Сталина нет. Источником этой информации является бывший управляющий делами СНК СССР Я. Е. Чадаев, заявлявший, что был участником заседания и даже вел на нем записи[461]. Однако свидетельства Чадаева не выглядят убедительными. Прежде всего, 14 ноября Молотов вообще не мог быть в Москве, так как именно в этот день он поездом выехал из Берлина. Совершенно непонятно, зачем Сталину вообще могло потребоваться такое заседание, тем более в широком составе[462]. Известно, что важнейшие внешнеполитические решения (включая советско-германский пакт 1939 г.) в предвоенные годы не оформлялись решениями Политбюро. Сталин держал внешнюю политику в своих руках, в лучшем случае советуясь с Молотовым. Переговоры же о присоединении к Тройственному пакту принадлежали к числу высочайших государственных тайн. Как следует из журнала посетителей кабинета Сталина, с 6 по 14 ноября советский вождь вообще никого не принимал в своем кабинете. С большой долей вероятности это позволяет предполагать, что он находился в эти дни на даче[463]. Что касается Чадаева, то сомнительно, что он вообще мог присутствовать на заседаниях Политбюро в ноябре 1940 г., даже если бы такие заседания проводились. Дело в том, что как управляющий делами СНК Чадаев стал по-настоящему вхож к Сталину с мая 1941 г., после назначения Сталина председателем СНК СССР. Совершенно непонятно, по какой причине Чадаеву было бы позволено присутствовать на заседании высшего руководства страны до мая 1941 г., да еще и вести записи.
