Всеволод Иванов. Жизнь неслучайного писателя - Владимир Н. Яранцев
Зато потом началось. И об Иванове не забывали «налитпостовцы» все время своего существования, до 1932 г., нещадно критикуя его, при этом надеясь на его исправление, «переделку». Отличился тут и Л. Авербах, глава РАППа. В статье «Опять о Воронском» он усмотрел в повести «Хабу» «холодок к обрабатываемому материалу». Глава «журнала марксистской критики» «На литературном посту», да еще «двухнедельного», чувствовал себя настоящим партийным, государственным деятелем, призванным объединить чуть ли не все лит. силы страны, все ее писательские организации на основе, естественно, пролетарской литературы как государственной, провластной. Литературная критика уступала место политическим поучениям, разоблачениям, приговорам. И если была у этого небесталанного человека искра таланта, то быстро погасла. Но была и харизма, обаяние эрудита-всезнайки, «вождя», перед которым не устояли такие большие люди, как Фадеев и Горький. Не говоря уже об авторах журнала «На литературном посту», таких талантливых критиках, как В. Ермилов и Ж. Эльсберг. Побывали на его страницах и А. Луначарский, В. Перцов, О. Брик, даже Б. Эйхенбаум с Ю. Тыняновым. Мог бы побывать и Иванов. Но свое отношение к пролетарской литературе он выразил в повести «Гибель Железной», и оно было иронически-полемическим. С другой стороны, Иванов принял предложение войти в руководство «Красной нови», сознавая, что готов работать рядом с оппонентами, даже врагами Воронского, когда-то сделавшего его первым советским писателем.
С Воронским покончено. Это было ясно. Горький далеко. Авербах и Фадеев рядом. А Иванову всегда был нужен рядом друг, авторитет, литературно грамотный, с лидерскими качествами. Избежать «налитпостовцев» в конце 1920-х гг. было невозможно. Ни Горькому, ни Фадееву, ни Иванову.
Продвинутые «налитпостовцы». Смерть скандалиста. Сибирский «Особняк»
Литература для Авербаха с самого начала была только «участком» большой идеологии, писатели – «дисциплинированными отрядами», а лит. оппоненты – особенно попутчики – теми, кто «по ту сторону лит. траншей» в боях на идеологическом фронте. Лишь однажды его карьера политического функционера едва не рухнула из-за связи с группой Шацкина – Стэна – Ломинадзе. Тогда все обошлось, но он уже был скован роковыми для него родственными связями: его сестра Ида вышла замуж за будущего главу ОГПУ г. Ягоду, а сам он женился на дочери близкого соратника Ленина В. Бонч-Бруевича. Да и журнал «На лит. посту» сумел превратить в трибуну политики власти в области литературы, стал членом госкомиссии по созданию Федерации советских писателей, в которую должны были войти все крупные лит. фракции: ВАПП, ВОКП (Всероссийское общество крестьянских писателей), ВСП (Всероссийский союз поэтов), «Перевал», «Кузница», ЛКЦ (Литературный центр конструктивистов). Ему ли, «электрическому человеку»-магнитезеру не под силу было и встать во главе всех писателей? Тем более что главные соперники – старшие «напостовцы» Лелевич, Родов, Вардин – были повержены еще в 1925 г. постановлением ЦК.
Воронский еще успел в «своей» «Красной нови» (1927, № 5) написать блестящий фельетон против Авербаха и его журнала, не оставив камня на камне от него и его детища, который, как «наш пострел везде поспел!» Но и понимая, что ничего поделать с этими «Авербахами» одними фельетонами.
Но все-таки был Авербах и его «На лит. посту» не так уж прост. Кроме грубых квазипролетарских текстов тут помещались и «профессорские», «интеллигентские». Это и почти восторженная рецензия П. Когана на роман Тынянова «Кюхля», и благожелательная заметка В. Перцова о Пастернаке. А рядом – «Тезисы об упадочности в художественной литературе» И. Гроссмана-Рощина, проникнутые нетерпимостью к «пессимизму», «мистицизму» и «стихийности» непролетарских «общественных» групп; зато почти весь № 4 был посвящен статьям о классиках. Статья Ж. Эльсберга об Иванове была «профессорской», но во многом и схематичной, надуманной. Автор объясняет способность Иванова сотворять необычные и яркие образы, сравнения, метафоры только психологией. Его образность (слово «орнаментальность» автор не употребляет) эволюционировала, т. е. все более «переносилась» «в глубь психологии действующих лиц», пока Иванов не превратился в «литературного сенсуалиста». В то же время Эльсберг явно наслаждается произведениями Иванова, а в заключение и вовсе поет гимн «очень большому – и что сейчас очень редко – разностороннему мастерству» Иванова. И, почти по пунктам: (1) «превосходное умение владеть фабулой»; (2) «четкий, лишенный выкрутасов, язык»; (3) «настоящий юмор»; (4) «нет – и это очень большой плюс – претенциозной тенденциозности, надуманной позы»; (5) «попытки счесть себя пророком и вождем, и не в искусстве только». Тем самым Эльсберг едва ли не опровергает все свои построения! Преувеличения автора статьи отнесем на счет заранее известного ему вывода о «реакционности идеологии» Иванова «сегодняшнего дня». Как своеобразного Достоевского «попутнической литературы».
А вот у Л. Толстого все, как надо: «У Толстого в произведениях действие всегда происходит в силу внутренне закономерной логики событий», и «легко понять, как одно событие вырастает в другое». Отсюда понятно, что «прежде всего, нужно учиться у пушкинской школы – у Толстого», у которого «кусок жизни берется как отдельное звено общего процесса». «И учиться этому у Толстого нам в величайшей мере нужно», говорил на одном из форумов сам Авербах. Фадеев видел, что оставил слишком уж явные следы своей лит. учебы у Толстого, о чем и критика не переставала писать. Но если бы только Толстой! Его «соавтором» вполне мог стать и Николай Костарёв, написавший и издавший роман «Желтый дьявол», одна из глав которого называлась «Разгром». Интересно, что автор, точнее, авторы (соавтором «Дьявола» был В. Матвеев), зашифровали свои фамилии в псевдоним – «Никэд Мат». Ни в одном из писем и фрагментов воспоминаний Фадеева, изданных в СССР, фамилии Костарева не найти, а у него как раз и «служил рядовым бойцом» Саша Фадеев. На какое-то время Фадеев и Костарёв даже окажутся в одной комнате общежития Горной академии в Москве, увлекались литературой. И вдруг появился роман, и там имя Саши Петрова, «коммерсанта» (ученика коммерческого училища) и «комсомольца», за которым «легко угадывается Саша Фадеев, неравнодушный к литературе». Совпадение названий главы «Желтого дьявола» с названием целого романа Фадеева могло насторожить. Ибо там фигурировал очень похожий на Александра Фадеева Саша-комсомолец. Впрочем, Мечика, который тоже есть в «Желтом дьяволе», он напоминал лишь «измученной лошадью», на которой ездит в отряде.
И еще надо позавидовать терпению, с каким Иванов выдерживал в эти сложные для него 1926–1928 гг. атаки неугомонного Сорокина. Ибо «мститель» добрался и до его матери. Он пишет в Москву Воронскому, Луначарскому в «Огонек»: «Приказываю прекратить авансы Всеволоду Иванову, пока не поможет матери, перед которой виноват,
