Аркадий Арканов - Вперёд в прошлое

– У меня сегодня тоже воскресенье, – сказала она, как бы оправдываясь. – Возьмите мне билет, только в первом ряду. – И она сунула ему в руку тридцать копеек.

Он сначала хотел вернуть ей деньги, но она наотрез стала отказываться:

– Это не мои деньги. Это мамины...

И учитель решил, что лучше, наверное, эти тридцать копеек взять, потому что в конечном итоге она ученица, а он ее учитель... Он купил два билета. Оба в первом ряду.

Когда они пробирались на свои места, она была впереди, а он слегка подталкивал ее под руку. Внезапно учитель почувствовал, что на него смотрят. Он повернул голову и увидел директрису. Привстав со своего места, она провожала их взглядом, выражавшим недоумение и озабоченность. Учитель поклонился ей, но она не прореагировала и опустилась на свое место...

В первом ряду сидели сплошные дети – маленькие, такие же, как девочка, значительно старше. Но все они по сравнению с ней были детьми.

– Нравится Чаплин? – спросил учитель.

– Очень. Только мне его жалко... Где вы вчера были?

– Так... – нерешительно произнес он. – Нигде.

– Хотите ириску?

– Нет, нет, спасибо.

– Берите, берите. – Она положила ириску в нагрудный карман его рубахи.

– Ладно, – сказал он. – Я ее съем, только не сегодня, а когда-нибудь. Через много лет... Когда грозою грянут тучи, – храни меня, мой талисман...

Она включилась сразу, лишь только погас свет и зажегся экран, и хохотала так громко, как будто в зале, кроме нее, никого не было. Она била себя ладонями по коленям, топала ногами, откидывалась на спинку сиденья, и несколько раз ее голова касалась плеча учителя. Он вздрагивал, покрывался краской и благодарил темноту. Они еще продолжали сидеть, когда зажегся свет и захлопали сиденья.

– Как быстро! – разочарованно сказала девочка. – А все-таки мне его жалко...

По дороге домой девочка выглядела встревоженной. Это учитель заметил. Он предложил ей мороженое. Ему было приятно, что ничего, кроме мороженого, он не может ей предложить. Она отказалась, показав пальцем на горло.

Потом ему почудилось, что в арке стоит ее мать.

«Ну и что? – подумал он. – Что особенного?»

И учитель слегка подтолкнул девочку в сторону дома...

В метро, пока он ехал, его занимал один вопрос: как долго может сохраниться ириска?

Придя домой, девочка убралась в своей комнате, сложила на завтра тетради и учебники, вымыла после ужина посуду и потом читала до позднего вечера, а его все не было и не было. Уже дохнул на нее осенний холод, а она продолжала сидеть на обочине промерзшей дороги, по которой должен был пройти он.

Он возник за ее спиной внезапно и неслышно в мутной ночи под мутным небом. Она поняла это только тогда, когда ощутила на плече его поцелуй.

– Я пришел проститься, – произнес он печально. – Я ухожу. Я должен.

– Куда? – испуганно спросила девочка.

– Туда, – указал он рукой в сторону таинственной сени. – Там меня ждет счастливый соперник. Рок завистливый бедою угрожает снова мне.

– Не уходи, он убьет тебя, – сказала девочка и взяла его за руку.

– Может быть, – задумчиво сказал он. – Но я все равно буду тебя ждать.

– А если я не приду?

– Я буду ждать.

– Долго-долго?..

– Долго-долго...

Он снял очки, и впервые девочка увидела, что глаза у него не зеленоватые, а густо-густо черные.

– Мне страшно и дико, – прошептала девочка и прижалась лицом к его красной, влажной от росы рубахе.

– Пора, мой друг, пора. – Он осторожно отстранил девочку. – Я не властен над судьбою...

Сделав несколько шагов, он остановился, повернулся лицом к девочке и сказал, как бы извиняясь:

– Я вас любил так... как дай вам бог...

И больше уже ни разу не обернувшись, он пошел навстречу так манившей и ждавшей его таинственной сени.

И девочка поняла, что должно случиться нечто страшное и непоправимое, помешать чему она не в силах, и урна с водой, выскользнув из ее рук, разбилась об утес, и девочка превратилась в печальную статую. Она еще видела, как он, рассекая тросточкой воздух, вошел в таинственную сень, а потом там что-то сухо выстрелило, и повалил с неба тяжелыми хлопьями красный снег, постепенно покрывший землю сплошным красным понедельником.

И впервые за последние дни девочка проснулась по звону будильника в семь часов утра...

Некоторое время она еще лежала, не мигая глядя в потолок. Потом поднялась, испытывая где-то внутри полную пустоту и безнадежность, и прошла в ванную.

– Слава богу, – сказала мать отцу, – сегодня она ни разу не проснулась. Слава богу...

За все утро девочка не произнесла ни слова и даже не поинтересовалась, почему мать решила проводить ее в школу.

...Директриса в черном платье, с тщательно забранными назад в пучок волосами, появилась в классе сразу после звонка на урок. Дети встали.

– Ребята, – произнесла она ровным голосом, – с сегодняшнего дня ваш учитель литературы перешел в другую школу. Через несколько дней роно пришлет вам другого преподавателя, а пока уроки литературы буду вести я. Садитесь.

Дети сели.

– Итак, последний период творчества Пушкина...

Она несколько задумалась, собираясь с мыслями.

– Царское самодержавие не могло простить Пушкину вольнолюбивый характер его стихов и только искало повода, чтобы расправиться с поэтом. И такой повод представился. Двадцать седьмого января тысяча восемьсот тридцать седьмого года Александр Сергеевич был смертельно ранен на дуэли. Это произошло так...

Девочка медленно встала из-за стола.

– Это произошло из-за меня, – отрешенно проговорила она.

– Что? – взглянула на нее директриса.

– Это случилось из-за меня, – повторила девочка.

Кто-то хихикнул.

Затем в полной тишине девочка сложила вещи в свою синюю джинсовую сумку, повесила ее на плечо и вышла из класса.

Она неторопливо подошла к качелям, забралась в лодочку, легла навзничь и стала смотреть в по-осеннему выцветшее, но все еще голубое небо. Куда-то к югу тянулся крикливый караван гусей. Таинственная сень обнажалась с печальным шумом.

«Вот уже и октябрь пришел», – подумала девочка.

Приближалась довольно скучная пора...

* * *

Спустя четыре года после «метропольских» событий органы безопасности предложили мне еще один вариант «сотрудничества». В один из августовских дней 1982 года в моей однокомнатной квартирке на улице Чехова раздался телефонный звонок. Человек, звонивший мне, сухо, но вежливо представился как сотрудник Комитета государственной безопасности, назвал свое имя, фамилию, отчество, звание и сказал, что желает со мной побеседовать. Я, как и в прошлый раз, наивно пригласил его к себе домой. «Исключается, – не раздумывая, отрезал он. – Я бы хотел встретиться с вами в другом месте».