Эмиль Кардин - Минута пробужденья (Повесть об Александре Бестужеве (Марлинском))

Но как загадаешь на завтра, когда непредвиденное уже сегодня подкарауливает за углом?

На окраинной улице Тифлиса Бестужева остановил молодой загорелый офицер, внимательно всмотрелся:

— Господин Бестужев?.. Не заблуждаюсь?.. Здесь ваши братья.

Повел к домику в глубине двора.

Петр, по-турецки сидевший на диване с трубкой в зубах, рука на черной перевязи, онемел от изумления.

Когда обнимались, Александр старался не задеть руку брата.

— Ты ранен?

— Царапнуло при Ахалцыхе… Сейчас будет Павлик.

Откинувшись на диванные подушки, Петр снова затянулся трубкой.

Александр пытался совладать с внутренним смятением. Надо ли удивляться бестрепетности брата? Война ожесточает сердца, Петруша всегда был склонен к хмурости.

Резво ворвался самый младший, и его ребячливое веселье сняло неловкость. Наконец-то они втроем. И где? В кавказском Вавилоне — Тифлисе…

Смех не стихал, пока Александр не начал посвящать Павла и Петра в свой великолепный план. Они взирали на старшего брата, как на дитя малое. Досталось ему, бедолаге, в эти годы. От крыльев широкого носа в усы убегали, прячась, глубокие морщины. Но соображения детские, пиитические. Кого здесь удивишь доблестью? кто воздаст за нее?

Петр поднял руку на черной косынке.

— Кровь пролил, голову подставлял… И — сподобился унтер-офицерского чина…

Александра, однако, трудно выбить из седла (первые попытки уже делал Борис Чиляев); он верит в незакатную звезду — Кавказ. Представится Паскевичу, граф уведомлен.

Услышав имя главнокомандующего, Петр вынул изо рта чубук и поискал глазами, куда бы плюнуть. Павел скорчил рожу.

Откуда такое пренебрежение? Паскевич славился в Отечественную войну, скромный и отважный командир.

Петр насмешливо свистнул, Павел растолковал: Паскевич менее ищет сражений, чем приемов; хлебом не корми — дай покрасоваться своими викториями.

Петр и Павел ютились в двух комнатушках; за стеной — татарская семья с малыми детьми. Александр остался ночевать у братьев, но селиться здесь отказался.

Найдет себе саклю, мечтает жить по-кавказски, через день-другой отбудет в войска.

Сакля — на той же взбирающейся вверх улице. Но с отъездом из Тифлиса пришлось повременить. Навалилась лихорадка, зуб на зуб не попадал, ломило кости. Чуть отпускало, еле шевеля ногами, Бестужев бродил берегом журчащей Куры, отдыхал под деревом, ловил дурманящие запахи, несшиеся из вечно открытых дверей духанов. Он боялся удаляться от своей сакли и не спешил к военному коменданту. Ложился рано, спал дурно, натужно зевая, вставал. Снова тянуло на койку, под одеяло.

Дождь, назойливо стучит по земляной, заросшей травой крыше, нудными каплями падает с потолка на кирпичный пол. Вся сакля — одна комната. Шестнадцать затянутых бумагой окошек в два яруса, двенадцать ниш в стенах, три двери. Пересчитывая, норовя ив сбиться, ниши и окна, он развлекал себя в эти тягучие дни.

Однажды вскочил уязвленный: живет в Тифлисе и не поклонился праху Грибоедова! Человеку, которого чтил выше всех!

Дождь кончился, солнце из-за Кахетинских гор разгоняло остатки туч. Умытой зеленью сиял амфитеатр Мтацминды. В зелени темные гроты, белые стены домов, ротонды католического кладбища. На полпути к вершине — храм святого Давида. К нему нескончаемой вереницей тянулись женщины.

«Какова любовь!» — возликовал Бестужев. Но разочарованно спохватился: сегодня — четверг, грузинки идут на богомолье, святой Давид — покровитель семейного счастья; трижды обходя храм и обвивая его нитками, девушки гадают о замужестве; рядом источник, ниспосланный тем же святым для лечения от бесплодия.

На могилу поэта спешил только он.

Уступом ниже храма полукруглое углубление в горе. Памятник еще не водружен, лежит голый камень. Безгласная глыба на могиле Грибоедова! Он сел на скамейку возле камня.

…Отношения у них установились не сразу. Бестужев подозревал, что незаурядный ум Грибоедова обособлен от сердца. Но вскоре убедился в своей неправоте. Истинно умный человек — человек добрый; литературное творение — отпечаток авторской души; рано или поздно лицемер изобличит себя.

Получив «Горе от ума», он трижды взахлеб перечитал список. В комедии было все непременное для подлинной словесности: свобода русского разговорного языка, неиссякаемое остроумие, оригинальность характеров, презрение к низкому, гордая отвага одинокого героя. Поэт никому не давал спуску!

Бестужев схватил шляпу и — к Грибоедову. Александр Сергеевич отменил ранее предполагаемый визит, вместе провели остаток дня. Назавтра Грибоедов, читая свою комедию, окончательно пленил нового друга.

В Грибоедове, восхищался Бестужев, соседствовали дарования, каких достало бы на нескольких; он был сведущ в различных областях — музыка, восточные языки, словесность, дипломатия. Создал нетленную комедию, обдумывает новые сочинения, административные прожекты.

Искусство, с каким Грибоедов вышел из последекабрьского разгрома, увеличило бестужевский восторг. Чацкий — только вслушайтесь! — звал на Петровскую площадь. А опасные связи поэта, вольные разговоры, едкие оценки… Десятой доли этого доставало, чтобы упечь в Нерчинские рудники.

Не все, однако, отгадки в ловкости грибоедовской. Имелось и другое.

Александр Сергеевич своими переворотными мыслями, как флагом, не размахивал. За Чацкого — не ответчик» Да и тот не впрямую звал на Петровскую площадь, полкам «в штыки» не командовал. Зовы Чацкого каждый слышит по-своему. Сам Грибоедов относится к ним с искренностью, сочувствием, но тут же и скептическая гримаска.

Задним числом Бестужев очень видел эту гримаску.

В додекабрьские суматошные дни он гнал от себя и воспаленно-трагическое «Мы погибнем» и скепсис холодный. «Мы погибнем» — это, значит, поспешай на площадь, скепсис же удерживает от затей, не гарантирующих успеха. Как он, такой скепсис, удерживал Грибоедова, насколько, — Бестужеву сегодня знать не дано. Однако знает: поэт получил «очистительный аттестат» и сан полномочного министра.

Бестужев казнился, ему недоставало зоркости, гибкости до 14 декабря, бывал растерян и говорлив в Следственном комитете, однако о письме к императору не жалел, — выплеснул накопившееся. Грибоедов бы одобрил. Скепсис — не высшая мудрость, но терпкая к ней приправа…

В Якутске и сейчас, на Кавказе, минутами Бестужеву чудилось, что с ним ведут игру. Но — кто именно? какую? Грибоедов разрешил бы его недоумения.

…Поток богомолок уже стекал с горного склона. Сколько он просидел возле могилы?