Император Наполеон - Николай Алексеевич Троицкий
Почти все генералы и офицеры обеих армий, симпатизируя Багратиону, исподтишка бранили и высмеивали Барклая де Толли, фамилию которого они переиначили в «Болтай да и Только», как «немца» и даже «изменщика»[907]. Среди солдат отношение к Барклаю как к «изменщику» было устойчивым, поскольку все «видели» неопровержимые «доказательства» его измены: Барклай «отдаёт Россию», а сам он «немец», значит — «изменщик»[908].
Пересуды о Барклае де Толли шли не только в армии, но и в обществе — по всей России. «Благородное российское дворянство» презирало его, царский двор третировал, alter ego царя Аракчеев ненавидел[909].
Сам Александр I, хотя и доверял Барклаю, тоже был недоволен его «отступательными движениями». «С прискорбностью должен был видеть, — упрекал царь Барклая, — что сии движения продолжались до Смоленска»[910]. Теперь, после Смоленска, вдвойне нетерпимым для военной и чиновной элиты, включая самого царя, стало не только угрожающе затянувшееся отступление россиян по пути к Москве, но и отсутствие главнокомандующего при наличии двух командующих на этом пути. Распря между Барклаем де Толли и Багратионом зловеще иллюстрировала парадокс Наполеона: «Один плохой главнокомандующий лучше, чем два хороших».
Александр I понимал, что нужен главнокомандующий, облечённый доверием нации, и притом с русским именем. Выбор кандидата на пост главнокомандующего он доверил Чрезвычайному комитету из высших сановников империи. Возглавил комитет председатель Государственного совета генерал-фельдмаршал граф Н.И. Салтыков (бывший воспитатель юного Александра Павловича). В его доме 5 августа комитет провёл своё единственное, ставшее историческим, заседание. Как личный представитель царя в заседании принял участие А.А. Аракчеев. Именно по его докладу было принято решение, которое Аракчеев и подписал вместе с членами комитета.
Чрезвычайный комитет рассмотрел шесть кандидатур: Л.Л. Беннигсена, Д.С. Дохтурова, П.И. Багратиона, А.П. Тормасова, П.А. Палена и М.И. Кутузова. Работал он по методу исключения: последовательно отверг, одну за другой, пять кандидатур, а шестую, названную последней, единогласно рекомендовал императору для избрания. То была кандидатура Кутузова.
Генерал от инфантерии с 1798 г. Михаил Илларионович Голенищев-Кутузов (1745–1813 гг.) как самый старший по возрасту и службе из всех действующих генералов, сподвижник П.А. Румянцева и А.В. Суворова, истинно русский барин, род которого уходил корнями в XIII в., имел очевидное преимущество перед другими кандидатами в главнокомандующие. Было ему уже 67 лет (жить оставалось всего 8 месяцев). Боевой опыт Кутузова исчислялся в полвека. Генералом он стал в 1784 г., раньше, чем Наполеон лейтенантом. В молодости ему дважды прострелили голову, но оба раза он, к удивлению русских и европейских медиков, выжил. Его правый глаз выбила турецкая пуля в битве под Алуштой, когда ему было 28 лет. После этого он отличился не в одном десятке походов, осад, сражений, штурмов. К 1812 г. Кутузов прочно зарекомендовал себя как мудрый стратег и блистательный дипломат («Хитёр, хитёр! Умён, умён! Никто его не обманет! — говорил о нём Суворов[911]), а воспоминания о давней катастрофе под Аустерлицем затмило впечатление от его недавних побед над турками под Рущуком и Слободзеей.
Грандам Чрезвычайного комитета импонировала и феодальная состоятельность Кутузова. По титулу единственный среди шести кандидатов светлейший князь, он получил только за 1793–1799 гг. от Екатерины II и Павла I 5667 крепостных «душ», в отличие от худородного Барклая де Толли, который вообще не имел крепостных.
Итак, Чрезвычайный комитет отдал предпочтение Кутузову, основываясь на формально неоспоримых критериях. Единственное, что могло остановить «комитетчиков» перед таким выбором, — это личная антипатия царя к их избраннику. Они знали, что Александр I после Аустерлица терпеть не мог этого, как он выражался, «одноглазого старого сатира», который не осилил Наполеона и тем опозорил своего государя перед отечеством и Европой. Комитет, однако, не усмотрел в этом серьёзного препятствия для себя, полагаясь на то, что кандидатуру Кутузова поддержал Аракчеев.
Да, Александр I согласился с выбором Чрезвычайного комитета и 8 августа назначил Кутузова главнокомандующим всеми русскими армиями, хотя и скрепя сердце. «Я не мог поступить иначе, — объяснил он сестре Екатерине Павловне, — как выбрать из трёх генералов, одинаково мало способных быть главнокомандующими (царь имел в виду Барклая де Толли, Багратиона и Кутузова. — Н.Т.), того, на которого указывал общий голос»[912].
Как же встретила русская армия назначение и приезд Кутузова? Расхожее мнение, будто Кутузов был встречен «всеобщим, от солдата до генерала, ликованием»[913], приукрашивает истинную картину. Генералитет, который хорошо знал Михаила Илларионовича не только как военачальника, но и как царедворца, просто как личность, отреагировал на его явление в качестве главнокомандующего неоднозначно. Пожалуй, только Барклай де Толли, хотя и был задет назначением Кутузова больше, чем кто-либо, воспринял его благородно. «Счастливый ли это выбор, только Богу известно, — написал он 16 августа жене. — Что касается меня, то патриотизм исключает всякое чувство оскорбления»[914].
Зато Багратион не скрывал своего раздражения. Он ещё в сентябре 1811 г., перед угрозой нашествия Наполеона, уведомлял военного министра (Барклая де Толли!), что Кутузов «имеет особенный талант драться неудачно»[915], а теперь, узнав о назначении Кутузова, возмущался: «Хорош и сей гусь, который назван и князем, и вождём! <…>. Теперь пойдут у вождя нашего сплетни бабьи и интриги»[916]. Между прочим, эти отзывы Багратиона рубят под корень модный у нас (хотя и совершенно голословный) тезис о нём как об «ученике», даже «лучшем ученике» Кутузова[917]. Не могут ученики (особенно лучшие) так низко ставить своих учителей!
Неодобрительно встретили назначение Кутузова и такие герои 1812 г., как М.А. Милорадович, считавший его «низким царедворцем»[918]; Д.С. Дохтуров, которому царедворческие интриги «светлейшего» внушали «отвращение»[919]; Н.Н. Раевский, полагавший, что Кутузов «ни в духе, ни в талантах» не выше «ничтожества»[920], и некоторые другие генералы[921].
Большая же часть офицеров и особенно солдатская масса, встречая Кутузова, действительно ликовали. Солдаты не знали его как царедворца, «куртизана» и «сатира», но Кутузов — военачальник, мудрый, заботливый, с русским именем, был им хорошо знаком и симпатичен. В армии сразу родилась поговорка:
Барклая де Толли
Не будет уж боле.
Приехал Кутузов
Битъ французов[922].
Впрочем, не только армия, но и вся Россия воодушевилась тогда надеждой на переход от затянувшегося отступления к контрнаступлению. Кутузов старательно поощрял эту надежду. При первой же встрече с армией в м. Царево-Займище 17 августа
