На боевых рубежах - Роман Григорьевич Уманский
Нарастает тяжелый гул немецких бомбардировщиков. Вот они двумя шестерками показались из облаков и идут, как мне кажется, прямо на нас. Но бомбят местечко Соколув, до которого мы еще не доехали. Нам отчетливо видно, как отделяются от самолетов бомбы, взрываясь, поднимают вверх обломки строений.
На окраине Соколува останавливаемся. Ехать дальше на ночь глядя рискованно. Разрозненные, небольшие подразделения гитлеровцев по ночам, пробираясь к своим, на запад, нападают на отдельные машины, действуя из-за угла.
— Ну что же, здесь и заночуем, — быстро говорит генерал, сходя с машины. — Облюбуйте домишко, — обращается он к адьютанту.
В местечке еще видны огни пожарищ. Где-то далеко, и справа, и слева, бухают орудия, а почерневшее небо кто-то старательно прочерчивает трассирующими пулями.
Ночь проходит спокойно и незаметно.
— Пора, — уже будит нас Панков. — Генерал во дворе.
С утра в открытой машине прохладно и к тому же ветрено. Подполковник достает плащ-палатку.
— Так будет лучше, — говорит он, завязывая у воротника тесемку, — а то, чего доброго, еще продует.
Автоматчики клюют носами после бессонной ночи. Зато мы зорко несем «службу наблюдения», особенно на тех участках, где дорога проходит по лесу.
Въезжаем в деревню Майдан. В самом центре, возле здания почты, находим штаб понтонной бригады и ее командира Яна Андреевича Берзина, а через час убываем в дальнейший путь.
Сильный встречный ветер, как паруса, надувает наши плащ-палатки. С шумом и грохотом проносимся по булыжной мостовой Баранува. И наконец долгожданная Висла. Сюда узким клином врезались несколько дивизий 13-й армии. На их флангах значительные силы неприятеля, особенно справа, между Тарнобжегом на Висле и Ниско на реке Сан. Несмотря на это, войска форсировали Вислу.
Справа и слева, уступом в наш тыл, окопались гитлеровцы: они ведут беспокоящий огонь по флангам. А впереди, за рекой, идет жаркий бой.
— Война уже перенеслась на вислинский плацдарм, — радостно сообщает полковник Володин начинжу фронта.
Да, мы и сами видим, как по реке все время снуют взад-вперед лодки, всевозможные плоты и паромы, до отказа нагруженные солдатами, пушками, танками и боеприпасами.
В воздухе стоит невероятный гул. В синеве небес точно так же, как и на земле, почти все время происходят схватки между «мессерами» и нашими истребителями. Гитлеровские летчики с ожесточением и методически, через каждые полтора — два часа, бомбят переправу.
В убежище, врытом в насыпь дамбы, накурено и шумно. Здесь собрались инженерные начальники во главе с генерал-лейтенантом Галицким. Протиснуться туда невозможно. Мы с Панковым стоим на ступеньках у входных дверей. Нас это устраивает вполне: с одной стороны, можем наблюдать, что делается на реке, а с другой, нам слышно, о чем толкуют с таким жаром начинжи армий и командиры саперных бригад, плотно обступившие сидящего в центре за столом генерала.
Больше всех волнуется полковник М. Каменчук, начинж 3-й танковой армии. Он все такой же порывистый, с гонорком, каким был и в первые годы войны.
— У меня, — говорит он, оглушая своим громовым голосом всех сидящих в убежище, — танки на подходе, мне тяжелые паромы нужны — во! — до зарезу.
Генерал поворачивает голову в сторону высокого худощавого командира понтонной бригады Н. В. Соколова и вопрошающе смотрит на него.
— Паромы собраны, — докладывает тот.
— Где? Где они, ваши паромы? — спрашивает, волнуясь, Каменчук.
— Пойдем, покажу. Ишь, какой Фома неверующий, — недовольно басит Соколов, тут же направляясь к выходу. Со стороны кажется, что они крепко поссорились и вот-вот вцепятся друг в друга, доказывая каждый свою правоту. Но эта вспышка скоро угасает. Через часик понтонеры начнут переправлять танки на своих паромах, которые, хотя и замаскированы, но все же отсюда видны. А генерал Соколов и полковник Каменчук, присмирев и даже, возможно, обняв друг друга, вернутся в это убежище, сядут за стол и на радостях (на переправе все хорошо!) пригубят по рюмочке трофейного вина. Посидят они недолго, я знаю, но, счастливые, будут, как обычно, сетовать на тяжелую саперную службу, хотя останутся по-прежнему влюбленными в свою профессию.
Мы с Панковым входим в убежище, оставляя двери полуоткрытыми. Только теперь я отчетливо вижу уставшего, с синевой под глазами Николая Васильевича Володина, молчаливого и, как всегда, спокойного Яна Андреевича Берзина и еще одного полковника, на вид довольно моложавого, подтянутого. Это М. С. Бараш, командир саперной бригады.
Воет сирена, возвещая о налете авиации противника. И тут же в воде взрываются бомбы. Воздушная волна срывает с петель дверцу убежища и отбрасывает ее далеко в сторону. Через несколько минут все стихает. Слышны только команды офицеров-понтонеров и стоны раненых.
— Володину здесь больше делать нечего, — говорит после некоторого раздумья, постукивая пальцами по столу, генерал Галицкий. — Поезжайте, Николай Васильевич, на плацдарм, вы там больше нужны. А танки и тылы мы переправим сами. Только танки, Ян Андреевич, будем переправлять широким фронтом, скажем, от Макува до Коло. При таких частых бомбежках иначе нельзя, а то гитлеровцы перебьют понтонеров, как кур, потопят парки и сорвут переправу.
— Химики нам нужны, — сетует Ян Андреевич, закуривая и пуская кольца в темноватый угол, — дымку бы побольше! Пускай потом бомбят, не видя цели.
— Дымку, говоришь, Ян Андреевич, — усмехается генерал, — а ты его уже напустил достаточно...
Берзин тут же молча тушит папиросу и смущенно отходит к двери. Иван Павлович решительно встает из-за стола и направляется к выходу.
— И химики, вижу, здесь нужны, и артиллерийское, и зенитное прикрытие нужно посолиднее, — говорит он, выходя на берег. — Поеду сейчас в штаб, к Рыбалко, просить буду у него. Если его сил будет мало, позвоню командующему... А вам, — сказал он мне и Панкову, — поручаю объездить весь участок. Разведайте места для мостовых переходов. Строить... понимаете, скоро строить
