Любовь Виноградова - Защищая Родину. Летчицы Великой Отечественной
В полк приехали командир дивизии Сиднев и Хрюкин, командующий армией, — так любили и ценили эти большие начальники капитана Соломатина. Хрюкин, выслушав Крайнова, мрачно сказал: «Жить ему надоело». Сиднев говорил о недопустимости воздушного хулиганства.
Похороны Алеши врезались ветеранам полка в память.[487] Хоронить погибших товарищей доводилось редко: как правило, они падали где-то далеко от расположения полка, и хоронили их местные жители. Или они просто пропадали без вести, так что не только могил не было, но неизвестно было даже, погиб летчик или в плену. Алешу хоронил весь полк, другие находившиеся в Павловке военнослужащие и все жители деревни. Наверное, его семья осталась бы довольна похоронами: из деревни пришли даже женщины-плакальщицы, проводившие Лешу с традиционными русскими крестьянскими обрядами, как делали и в его родной деревне.
Фотография, которая осталась от похорон, нечеткая, но на ней можно узнать говорящего речь командира полка Голышева и стоящего с мрачным и строгим лицом друга Алеши Сашу Мартынова, а рядом с ним и Катей стоит Лиля Литвяк. Ее многочисленные биографы потом писали, что она рыдала и бросалась на гроб. Это ложь. Лиля только плакала, стоя в военном строю, отдавшем Алеше последние почести.
Плакала она много и после похорон. Алешу похоронили на центральной площади села, и на аэродром ходили мимо его могилы: аэродром был рядом, не нужно было ездить на автобусе. Фаина и Валя старались больше быть с ней, переживали: Лилька часто «от всех пряталась и ревела».[488]
Позже разные люди, публикуя очерки о Лиле Литвяк, красиво описывали сцену с гибелью Соломатина: подбитый в бою с фашистами, он дотянул до аэродрома, где его ждала Лиля, прилетел умирать к своей любимой. Самые честные сдержанно писали, что Соломатин погиб при проведении тренировочного боя из-за серьезной неполадки в самолете. Правды не написал никто из авторов десятков публикаций об этой паре: такое хулиганство в воздухе было недостойно коммуниста и Героя Советского Союза. Даже если он еще совсем мальчишка: ведь Алеша погиб в двадцать два года. Здесь эта история впервые рассказана без вымыслов, на основе документов полка и воспоминаний очевидцев.
После гибели Алеши Лиля попросила командира полка перевести ее в другую эскадрилью, 3-ю, к капитану Григоровичу. Теперь Валя Краснощекова не очень часто ее видела и почти ничего не знала о ее работе, эскадрильи мало пересекались. Позже Фаина Плешивцева, став Инной Паспортниковой, повсюду писала и рассказывала, что до лилиной гибели была ее техником и что именно она проводила Литвяк в последний полет. Эти рассказы, которые ввели в заблуждение биографов, — не более чем вымысел, в который Фаина Плешивцева — Инна Паспортникова, многократно повторив его, наверное, и сама поверила: она действительно очень любила Лилю и после войны многие годы участвовала в поисках ее самолета и останков. На самом деле уже в конце мая Лиля была в другой эскадрилье и ее экипаж обслуживал другой техник, а в июне Плешивцевой уже не было в полку: она оказалась в больнице из-за плохо закончившегося подпольного аборта и потом не вернулась в полк, пошла учиться в Военно-воздушную академию.[489] Лет через тридцать после войны на одной из встреч ветераны 296-го полка подняли Плешивцеву-Паспортникову на смех. Кто-то, пожалев, мягко укорил ее: «Милая моя, да разве так можно? Это ведь ложь». Паспортникова больше на встречах не появлялась.[490]
В третьей эскадрилье Литвяк почти все время летала на самолете, который обслуживал Николай Меньков. Теперь этот молодой парень, ее ровесник, немного лучше узнал девушку-летчицу, «маленького роста, блондинку, с кудряшками», которую до этого лишь иногда видел на аэродроме.
Лиля общалась с ним дружелюбно, хотя, конечно, чуть свысока: как еще могла летчица, офицер, орденоносец обращаться к мальчишке-технику, пусть он был всего на год ее моложе? А за плечами Коли Менькова стояла немалая военная биография.
До войны он учился в аэроклубе, хотел, как и многие другие, стать летчиком. Однако комиссия при поступлении в авиационное училище сказала ему, что сейчас нехватка квалифицированных техников и ему следует освоить эту специальность, а летать он еще успеет. Меньков согласился, надеясь, что все равно потом будет летать, и вышло именно так. Его призвали еще в начале войны, и он оказался стрелком-радистом в дальней бомбардировочной авиации. Участвовал в большом количестве вылетов и однажды, при перебазировании на другой аэродром, на своей шкуре узнал, что да, немцы расстреливают в воздухе тех, кто выпрыгивает с парашютом. Когда самолет, перевозивший несколько человек из техсостава, был подбит, все выпрыгнули, и самолет с крестами, пролетев совсем близко, обстрелял их.
В начале мая 1942 года Коле Менькову выпала удача участвовать в историческом перелете. Сообщили, что предстоит дальний вылет тремя самолетами. Коле шепнули, что летит большое начальство, куда — экипажи не знали. Летели над оккупированной территорией, над Скандинавией и наконец приземлились на аэродроме в Данди. «Шотландия», — объяснили потрясенным экипажам. Вскоре они увидели своего высокого пассажира: это советский министр иностранных дел Молотов летал в Англию на переговоры об открытии второго фронта. Встретившись с Черчиллем, Молотов полетел дальше, через Исландию в США, а потом — домой тем же маршрутом.
Вскоре после этого перелета полк расформировали, и Колю, у которого было образование авиационного техника, отправили обслуживать самолеты. Осенью 1942-го под Сталинградом он попал в полк Баранова. Конечно, работа стрелка была гораздо интереснее, конечно, хотелось летать, но время было суровое, и выбирать не приходилось.
Под Сталинградом да и после него работали техники очень много и тяжело, и на морозе, и на ветру, и на дожде, и на жаре. Ни тяжелой работы, ни плохой погоды Николай, высокий и стройный черноволосый кареглазый парень, не боялся, привык и к тому и к другому с детства. Он родился на острове посреди озера, на севере России, в краю сосновых мшистых лесов, озер и белых ночей. В семье было много детей, родители — простые люди, кормившие большую семью трудом собственных рук. Северное лето короткое, земля неплодородная, давала мало, на зиму запасали то, что дарил лес: грибы и ягоды. Зимой и летом жители колиной деревни промышляли в озере рыбу, которую ели и которую продавали. На рыбалку мужчины из деревни ходили вместе, вместе тянули сети, вместе вытаскивали улов, который честно делили. Зимой, на морозе в двадцать-тридцать градусов, рыбалка занимала несколько часов. Во льду сверлили дыры, делали проруби, протягивая известным только на севере методом подо льдом сети. Когда их вытаскивали, там были десятки килограммов рыбы. Работа тяжелейшая, которую можно сделать только вместе, и, если кто-то схалтурит, в другой раз его не возьмут. В деревне все на виду, и если ты ленив или трусишь, бросил товарища, то и тебе никто не поможет.
В сорок третьем году Коле Менькову было только двадцать один год, но то, чему городские ребята учились на войне — трудиться не покладая рук, ни на что не жалуясь, зачастую ходить впроголодь, чинить свою одежду, если она порвалась, и всегда думать о товарище, — Коля давно умел: без этого в деревне на севере человеку не выжить.
К Литвяк, маленькой блондинке, которая так следила за своей внешностью и за которой следовал анекдот о сбитом ею случайно немецком асе, Коля поначалу отнесся с некоторым недоверием. Однако она сразу же показала, какой она на самом деле летчик.
В первых числах июня, вылетев все с того же аэродрома Бирюково, рядом с которым в Павловке осталась лешина могила, Лиля с ведомым Сашей Евдокимовым блестяще выполнили очень сложное дело: подожгли два аэростата-корректировщика артиллерийского огня. Аэростаты висели над линией фронта, прекрасно корректируя артиллерийский огонь немцев, а немецкие зенитки не давали к ним подойти. Литвяк, придя к командиру полка Голышеву, попросила разрешения попробовать сбить следующим образом: пролететь вдоль линии фронта, перелететь ее и подойти к аэростатам сзади, застав немцев врасплох. Голышев и командир эскадрильи разрешили. Лилин маневр удался: она и Евдокимов каждый подожгли по аэростату.[491]
Вернувшись, Литвяк оживленно рассказывала, что видела, как свалился вниз наблюдатель. Третий аэростат, повторив ее маневр, в тот же день сжег летчик Борисенко. Об этих аэростатах говорила вся дивизия.
Шли постоянные тяжелые бои, Лиля очень много летала, чаще всего ведущей с сержантом Евдокимовым, учила пополнивших эскадрилью молодых, одерживала победы. Сердце Ани Скоробогатовой замирало, когда ей случалось услышать в эфире знакомый голос «Чайки», Лили Литвяк, слово «Пошла!», когда Лиля атаковала. Ане хотелось, чтобы эта девушка-летчица не погибла, жила. А ребята, которых она слышала в эфире, гибли чуть не каждый день: ведь Аня осуществляла связь с несколькими летными частями. Аня видела ребят-летчиков в столовой, где после вылета они просили официанток принести им борща «горячего и густого-густого, чтоб ложка стояла», и чувствовала, что для них этот борщ — символ того, что они не сбиты сегодня: значит, жизнь продолжается.[492]
