Любовь Виноградова - Защищая Родину. Летчицы Великой Отечественной
С теми, кто считал такие не очень серьезные военные романы допустимым явлением, Женя Руднева была категорически не согласна. Ее идеализм, ее почти детскую наивность, юношескую категоричность отражает статья «В чем ошибка Вари?», написанная для литературного журнала полка «ночных ведьм».[481]
Журнал девушки хотели сделать давно: в полку имелись свои поэты и писатели, свои художники. Полина Гельман создала даже философский кружок, только он как-то не пошел, слишком тяжелый был момент. А выпуск литературного журнала сам напрашивался: в девичьем полку копился архив стихов, рассказов, рисунков и пора было где-то их объединить.
Галя Докутович согласилась быть редактором и в первом же выпуске поместила две статьи Жени Рудневой. Одна из них была посвящена реальной или вымышленной девушке Варе, доверившейся ловеласу. Ошибка Вари, по мнению Жени Рудневой, состояла не в том, что она забыла любимого человека по имени Алексей и отдалась мимолетному увлечению, а в первую очередь в том, что не сочла нужным отрешиться от всего во имя победы. Виновата в том, что «не разгадала, не узнала его как следует, и в том, что — каким бы хорошим он ни был! — дала ему повод надеяться на нечто большее, чем просто встречи. Этого не следовало делать ни при каких обстоятельствах».
Женя, еще никогда не любившая, наивно рассуждает о «мещанском понимании счастья», предостерегая девушек от близости с «братцами» — братским полком, с которым вместе их постоянно помещала дивизия. «Совсем неудивительно, что возникает дружба, а иногда и увлечения друг другом. От этого люди не становятся хуже, не теряют своего достоинства и чести. Но страшно другое. Приходится иногда слышать разговоры о том, что молодость проходит, что, дескать, скоро старухами будем. Такое настроение — уже шаг в болото. И это теперь один из наших самых больших врагов». Женя заканчивала свои наивные рассуждения на торжественной ноте: «Наши девушки гордо пронесут знамя своего полка, не положив на него ни одного пятна».
Сама Женя пока влюблялась в подруг: этого требовало ее горячее романтическое сердце. Влюбилась сначала в Дину Никулину, потом в Галю. Ей необходимы были страстные увлечения — занятиями, книгами, людьми. Гале от жениных признаний становилось как-то неуютно, казалось, что они совсем не нужны. Галя была другая.
14 апреля она записала:
«Боюсь еще, что обидела Женю… У меня есть ее фотокарточка с надписью: “Моей Гале…” Я не спросила у нее, почему она так подписала. Но не спросила сознательно, ожидая объяснения… Однако вот что. У нее есть сказка. Сказка про двух подруг, которые очень любят одна другую и чувство это проносят через всю жизнь, через все трудности. И одной из этих подруг Женя дала имя Галя… И много думала о том, что я, пожалуй, тот человек, с кем она могла бы подружиться. Это признание Жени было похоже на признание в любви, ей-богу.
Ну что я могла ответить ей на предложение дружить? Сказать “согласна” — обману. Потому что мы очень разные люди. Женечка очень славная, умная, ласковая и душевная девушка. Куда лучше меня. Но я, мне кажется, сильнее ее. И мы просто не сможем дружить. Я хорошо вижу это, а почему Женя не видит?
И вообще… зачем, когда уважаешь человека, любишь его и хочешь дружить с ним, говорить про это? Мы с Полинкой никогда даже и слова не сказали про дружбу, не присягали и не обещали одна другой ничего».
Галя была неразлучна с Полиной, которую тоже считала слабее себя и частенько критиковала. Они дружили уже десять лет. Но теперь и Полина не занимала больше главного места в ее сердце, сердце было отдано Ефимычу, Мише, «Михаське» с синими глазами, которому Галя часто писала — и в письмах, и в не предназначенном для чьих-либо глаз дневнике. Когда Миша болел, а значит, не летал, она в дневнике писала: «Как ты там живешь? Поправился ли? Михаська, чертенок, ты не болей! А то мне тебя становится жалко. Я же сама не люблю, когда меня жалеют. И все же сейчас я спокойна, знаю, что ты живой и вне опасности, что никакая вражеская пуля тебя не заденет. Возможно, я бы меньше думала про тебя и, безусловно, меньше волновалась, но зато и меньше тобой гордилась, если бы тебе никогда не угрожала опасность». И дальше в тот же день: «Ефимыч, ты любишь цветы? Сейчас вокруг так много роз — красных, белых».[482]
Глядя на пролетавшие над их аэродромом «Бостоны», на одном из которых, возможно, летел Миша (их полк стоял рядом), Галя думала о том, насколько большему риску по сравнению с ее жизнью подвергается жизнь Ефимыча.
«Дорогие мальчики, мне бы половину вашей опасности! — писала она. — Честное слово, это несправедливо: за три ночи боевой работы — одна пробоина в крыльях, в то время как товарищи гибнут». «Ночников», скорее всего, гибло ненамного меньше, чем пилотов «Бостонов». За апрель и май в полку погибло несколько экипажей, по ним здорово били зенитки «Голубой линии», но Галя испугалась за себя только раз — вернее, даже не за себя. Как-то ей прямо перед вылетом принесли письмо от Миши, которое она не успела прочитать, и в полете, когда заговорили немецкие зенитки, у нее вдруг сердце сжалось при мысли о том, что если она погибнет, то никогда его не прочтет.
Глава 23
Жить ему надоело!
Алеша Соломатин пережил своего друга и учителя «Батю» всего на две недели. Те, кто был рядом с ним в тот облачный и теплый майский день, жалели о Леше до конца жизни, в который раз поражаясь тому, насколько бесполезна, ужасна и абсурдна была его гибель, гибель молодого и здорового, смелого, доброго парня, любившего и любимого.
В тот день Лиля дежурила: сидела в самолете и ждала сигнала на вылет. На земле было тепло, май, и она, тепло одетая, испытывала дискомфорт, скучала от безделья и ныла. Валя и Фаина, которые в те дни обслуживали ее самолет, примостились на крыльях, Лиля попросила их: так все же повеселее.[483]
Алеша Соломатин, как они знали, сейчас где-то за облаками проводил по приказу Голышева тренировочный воздушный бой с летчиком, прибывшим с пополнением.
Девушки уже хорошо изучили Лильку: в моменты, когда ей нечем было заняться — такое случалось, кажется, только на дежурстве в ожидании вылета, — она любила поныть. Все ей было не так: и скучно, и сигнала, наверное, все равно не будет, и от родных давно писем нет. Валя и Фаина, слушая ее, тоже приуныли.
Вдруг шум мотора, сначала чуть слышный, потом быстро нарастающий до оглушительного рева, заставил техников соскочить на землю. Такого рева не бывает, когда с самолетом все в порядке. Такой рев двигателя означает только беду. Рев мотора оборвался, земля вздрогнула от страшного удара. Валя и Фаина кинулись бежать на другой конец аэродрома, где только что врезался в землю самолет. «Узнайте кто!» — кричала им вслед Лиля, которая так сразу бежать не могла: сначала нужно было освободиться от ремней, которыми летчики привязывались в кабине.
Людям, бежавшим со всех сторон к месту катастрофы, не пришло и в голову, что в обломках самолета может быть Алеша Соломатин, Герой Советского Союза, командир эскадрильи, летчик ас. Конечно же это кто-то неопытный, из пополнения, не справился с управлением, выполняя элемент пилотажа.
Так думал и Коля Меньков, молодой техник, бегущий к обломкам самолета вместе со всеми. Он видел, как кто-то на Яке, выйдя из облаков, начал крутить «бочки» — одну, другую, потом третью, уже совсем у земли. «Не успеет», — промелькнуло у Коли в голове в те доли секунды, которые решали судьбу крутившего «бочки» летчика.[484] Не успел. Самолет врезался в землю.
Свойственны ли были Леше такие «выверты» в воздухе, такое «воздушное хулиганство»? Да, он любил подурачиться. Но чтобы так низко крутить «бочки» — нет, это в первый раз.
Подбежав, Валя и Фаина увидели и с ужасом поняли, что разбился Леша. За ними прибежала Лиля.[485]
Свидетели таких катастроф часто запоминают какие-то мелочи, которые потом всю жизнь не отпускают их. Коля Меньков запомнил светло-русые короткие волосы на расколотом черепе Алеши: тот, видимо, только что подстригся.
Майор Крайнов писал: «21.5.43 гвардии капитан Герой Советского Союза Алексей Фролович Соломатин, получив задание от командира полка гвардии полковника Голышева произвести тренировочный полет с выполнением стрельб по наземным целям и после чего в паре с пилотом ст. Сержантом Сошниковым в зоне произвести воздушный бой. По окончании воздушного боя гвардии капитан Соломатин со снижением начал производить фигуру бочку одна за другой, в результате чего потерял высоту и, не справившись с управлением машины, врезался в землю на аэродроме Павловка, самолет разбит. Гвардии капитан Соломатин погиб».[486] Теперь полк горевал по своему командиру Баранову и по командиру эскадрильи Соломатину. В итоговом донесении за май замполит объединил их гибель в одном абзаце, сделав вывод о повлекшем катастрофу отсутствии дисциплины. Сначала описав гибель «Бати», майор Крайнов переходил к Алеше: «Лишняя самоуверенность, зазнайство и недисциплинированность Героя Советского Союза гвардии капитана Соломатина привели к гибели». И наверное, каждый военнослужащий полка, горько переживавший гибель Соломатина, согласился бы с этими жесткими словами.
