Братья Нобели - Федор Юрьевич Константинов
Вся эта история выглядит странно и омерзительно одновременно. Понятно, что всей семье Нобелей связь Альфреда с Софи казалась предосудительной, и не исключено, что на тайном семейном совете было решено, что Альфреда надо срочно «спасать». И в то же время трудно поверить, что Эммануил просто придумал это слишком, мягко говоря, двусмысленное предложение остаться на ночь. Понятно, что после того, как Альфреду все же рассказали, о чем идет речь, он должен был по идее сказать Софи, что между ними все кончено. Однако он этого не сделал – и не только потому, что успел привязаться к ней и считал их отношения вполне для себя удобными, но и, возможно, что что-то в этой истории показалось ему подозрительным и навело на мысль, что родные заинтересованы в его расставании с Софи и ведут себя не вполне честно.
Ясно одно: все, что происходило после того дождливого вечера, принесло ему немало душевных терзаний, а Софи на короткое время привело в состояние паники. В этом состоянии она писала Эммануилу одно письмо за другим с то ли просьбами, то ли с требованиями отказаться от своих обвинений, извиниться перед ней и очистить ее имя перед дядей. Письма эти не сохранились, но у нас есть ответ Эммануила, в котором тот учтиво повторяет, что хорошо помнит ее предложение остаться из-за дождя в ее квартире, но готов отказаться от обвинений, если неправильно ее понял.
Кроме Эммануила, Софи написала несколько слезных писем Альфреду, в которых уверяла его, что не может без него жить (а без его денег обходиться она уже и вправду не могла); что если он ее покинет, то она не знает, что с ней будет дальше (не на панель же идти!); что она «чиста перед Богом» (между ней и Эммануилом и в самом деле ничего не было, но вопрос в том, кто из них это предотвратил); что, если Альфред все же решит ее бросить, то она, конечно, вернет ему все подарки, а сама в своем «бедственном положении» снимет комнатку и устроится прислугой в какой-нибудь дом.
Словом, Софи умело давила на чувство вины своего покровителя и вновь и вновь напоминала, что в этот невыносимый Париж, где все почему-то говорят по-французски, переехала исключительно ради него. «Зачем же я предприняла этот шаг?! – вопрошала она в одном из писем. – Не для того, чтобы совершить увеселительную поездку, а потому, что меня уже тогда тянуло к тебе, я любила тебя уже тогда…»
И Альфред, разумеется, решил в итоге простить возлюбленную, тем более что, повторим, такие отношения его вполне устраивали, да и, кроме того, в том 1878-м и последующем 1879 годах он был сильно занят экспериментами с гремучим студнем в Ардире.
«Представь себе необозримые дюны, голые и необитаемые. Своеобразная песчаная пустыня, где всегда дует, иногда завывая, ветер, забивая уши песком, который разлетается по комнатам мельчайшим дождем. Среди всего этого расположен завод, напоминающий деревню, здания по большей части прячутся за дюнами. А если пройти еще несколько шагов, начинается океан, и между нами и Америкой нет ничего, кроме воды, время от времени она вздымается могучими волнами, которые с великолепным ревом разбиваются о берег», – писал он Софи в одном из писем, и из этих слов перед нами снова предстает тонкая, поэтическая натура, не лишенная дара слова. И снова становится ясно, насколько он нуждался в женщине, которая бы его понимала и по-настоящему ценила – отнюдь не за его капиталы.
* * *
Одним из самых счастливых периодов – накануне целой череды новых неприятностей – стал для Альфреда апрель 1880 года.
Это были дни, когда вся Европа (включая Россию) чествовала его давнего друга Адольфа Эрика Норденшёльда, в свое время оказавшего немалую помощь в легализации нитроглицерина в Швеции. В 1878–1879 годах Норденшёльд на парусно-паровом судне «Вега» впервые осуществил сквозное плавание (с зимовкой в пути) Северо-восточным проходом из Атлантического океана в Тихий и через Суэцкий канал вернулся в Швецию, впервые обойдя, таким образом, всю Евразию. В марте 1880-го путешественника чествовали в Лондоне, а затем стало известно, что в апреле он собирается в Париж, и Альфред решил взять на себя все хлопоты и расходы по организации его приема во Франции. «Как тебе известно, я холостяк, так что здесь вы можете чувствовать себя столь же свободно, как на борту “Vega”. Небольшие комнаты и радушие – все, что я могу предложить; но лидеры культуры и знания всегда неприхотливы, а о том, что ты особенно скромен, я знаю из собственного опыта», – спешно написал он другу в Лондон, и тот ответил, что предложение, разумеется, принимает.
2 апреля 1880 года Альфред Нобель во главе восторженной толпы встретил Норденшёльда на парижском вокзале. После того как гость подставил лицо под вспышки фоторепортеров, дал небольшое интервью журналистам и произнес короткую речь перед собравшимися, он под крики «ура!» вместе с Нобелем и сопровождавшим его в поездке капитаном «Веги» Адольфом Паландером уселся в ожидавшее их ландо – личный экипаж Нобеля с открывающимся верхом. Ландо унес их в особняк на авеню Малахоф, где все уже было готово к приему.
Затем состоялась торжественная церемония, на которой президент Франции Жюль Греви в присутствии тысяч зрителей вручил Норденшёльду и Паландеру золотую медаль за научные заслуги, после чего последовал торжественный банкет в честь отважных полярников в Елисейском дворце, где Нобелю было отведено чрезвычайно почетное третье место справа от президента. Ну а спустя несколько дней в отеле «Континенталь» состоялся куда более грандиозный банкет исключительно для членов проживающей во Франции членов шведской диаспоры. Альфред Нобель был одним из главных организаторов этого «небольшого ужина» из семнадцати блюд.
«Зал украшали шведские и норвежские флаги, а вдоль длинной стены красовалось большое полотно, изображавшее нос корабля “Vega”, украшенный лавровыми венками и вознесенный двумя дельфинами. Напротив, на огромном пьедестале красовался недавно выполненный бюст Норденшёльда. Гвоздем культурной программы стала всемирная звезда сопрано Кристина Нильссон – новая Йенни Линд. Это мероприятие больше напоминало современные нобелевские банкеты, нежели тот скромный образ жизни, который, как знали друзья, предпочитал Альфред Нобель» – так описывает тот вечер Ингрид Карлберг.
В последующие дни Нобель ввел Норденшёльда в круги парижской литературной и научной элиты, пригласив его в салон Жюльетты Адам.
