Ермак. Князь сибирский - Сергей Егорович Михеенков
– Бей-убивай! – ревел, будто лев, настигший добычу, Матвей Мещеряк. Он знал, что его боевой клич поднимает дух его людей, возвращает силы уставшим и раненым, пуще ярит вошедших в то состояние, когда стань на пути казака хоть десяток басурман, он одолеет и десяток.
Как лёгкий тростник хрустели под тяжёлым оскордом тарусского богатыря Данилы Зубца кости личных телохранителей визиря. Ни один клинок, будь он сработан лучшим мастером в Китае или Персии, не мог остановить могучего удара боевого топора. Рядом рубился есаул Чуб. Весёлый детина, он и в бою был весел, несмотря на то, что получил уже вторую рану и кольчуга была разрублена на его правом плече. Он тут же перехватил саблю левой рукой и с тем же весёлым усердием крушил неприятелей. Шлем он потерял в самом начале схватки, и теперь его седая голова мелькала там и тут. По другую сторону, не высовываясь вперёд, но и не отставая, как и приказывал атаман Мещеряк, ловко орудовал коротким копьём коренастый Третьяк Стругин. Вот встал перед ним огромный, как гора, татарин, и Третьяк, мигом поняв, что, схватись он с ним, устоять будет трудно, с плеча всадил копьё прямо в широкую грудь поединщика и, не дожидаясь, когда тот рухнет наземь, выхватил саблю и вслед на Данилой Зубцом устремился вперёд.
Такую яростную рубку старики помнили разве что по Ливонии или крымским делам, а молодые или пришедшие к Ермаку совсем недавно, по схваткам на Сенькином броде на Оке у Молодей. Клинки свистели и сверкали над головой каждое мгновение. Сморгни неурочно – и нет её, головы, на твоих невезучих плечах. А потому, казак, орудуй саблей, не надейся на товарища, а лучше закрой его плечо, оборони своим ударом, достань очередного врага сам, и, глядишь, в другое мгновение товарищ прикроет тебя.
В глубине татарского стана уже вопили сотни глоток:
– Ермаки!
– Ермаки-и-и!
А казачий строй всё ближе прорубался к шатру Али-бека. И Матвей Мещеряк, вскидывая свою львиную голову, ревел боевой трубой:
– Бей, браты! Убивай поганых!
Словно чёрная слеза, блестел нательный крест на его груди, выпроставшийся из-под кольчуги, словно в напоминание о том, зачем они, русские, здесь, что делают и что должны делать.
Кто-то из казаков вдруг закричал:
– Убёг! Мурза убёг!
И правда, нукеры, прикрывая Али-бека своими телами, волокли его к озеру, где стояли челны. Быстро втолкнули визиря на один из них и взялись за вёсла.
Матвей Мещеряк крикнул казакам, чтобы поднажали. Они и поднажали. Но сил у татар заметно прибавилось: они сбежались со всего поля. Перед атаманом мелькнули дорогие доспехи знатного воина. Мещеряк шагнул ему навстречу, косо, аккурат под ключицу, рубанул коротким ударом, и сияющие доспехи упали к его ногам.
Карачу казаки в ту ночь так и не добыли. Историю с Маметкулом повторить не удалось. Да и сами едва унесли ноги. Но за атамана Кольцо и его товарищей отомстили полной мерой. «В ночном бою, – отмечает Р. Г. Скрынников, – погибли двое сыновей Карачи и почти вся его стража».
Захватив ставку, казаки изрубили шатры и всех, кто там находился. Ночь подошла к концу. Светало. Бой немного утих. Казаки построились в иной порядок и попытались пробиться к Кашлыку: дело было сделано, и теперь надо было возвращаться назад. Но не тут-то было! Татарское войско, к тому времени главными силами втянувшееся в бой, перекрыло выход. Стало понятно, что казаков всего горстка.
Матвей Мещеряк приказал своему крошечному войску занять заросшие кустарником пригорки и приготовить пищали. Началась перестрелка. Казаки, имея огнестрельное оружие, в этих обстоятельствах в поединках побеждали всегда. Татары пытались подкрадываться поближе, чтобы метнуть копьё, но свинец из пищали редко кому позволял подойти на верный бросок копья. Однако путь к спасительному отходу в город по-прежнему оставался перекрытым.
Спасение пришло от Ермака. Казаки, оставшиеся в Кашлыке, поняли тактику Матвея Мещеряка и открыли встречный огонь с городских валов. Татары, оставшиеся без главнокомандующего, решили, что сейчас из Кашлыка атакуют основные силы русских и сметут их, начали отход. Казаки усилили пальбу. Татары побежали. Таким образом, путь отряду Мещеряка был расчищен. Казаки воссоединились.
Глава тринадцатая
Вагай. В ночь на 6 августа 1585 года
Как ни оттягивали мы рассказ о самой трагичной странице сибирского похода казаков, а время пришло.
Летом 1583 года дружина Ермака, к тому времени уже значительно поредевшая, отбив атаку войска визиря, принялась за починку судов. В Кашлык после битвы под Чувашевым мысом они прибыли на тридцати стругах. Теперь им хватило и семи.
Время шло, а бухарцы, обычно появлявшиеся в городках, расположенных по Тоболу и Иртышу, всё не появлялись. Купцы должны были привезти в Кашлык то, чего казаки не дождались от Москвы: зелейный припас, свинец, хлеб. Вскоре появились какие-то люди, сказавшиеся бухарцами. Они жаловались, что воины Кучума устроили на реках заставы и не пропускают суда с товарами вглубь Сибири. Было принято решение выступить навстречу купеческим караванам и силой пробить для них дорогу к Кашлыку.
Знай Ермак, что через Камень с запада к ним уже спешит подмога из Москвы и других русских земель, никуда бы он из Кашлыка ни двинулся. Но привычка полагаться лишь на свои силы научила его не ждать с моря погоды.
Тем временем визирь, потерпев неудачу под Кашлыком, явился к Кучуму и предложил ему действовать сообща. Кучум согласился. По всей вероятности, хан понимал неискренность своего главного советника, но… враг моего врага – мой друг. К тому же Али-бек был незаменим там, где в помощь копью требовалась хитрость.
Подготавливая новый удар по казакам, Кучум стягивал свои войска в Бегишевом городище на верхнем Иртыше. Туда же отошли оставшиеся всадники визиря. Ермак, пользуясь точными разведданными, получаемыми от местных жителей и посланных в «подсмотр» казаков, появился там же неожиданно скоро. Струги достигли Вагая. Замысел Али-бека и Кучума объединиться в Бегишевом городище отчасти был сорван.
До сих пор исследователи Ермакова похода в Сибирь не пришли к согласию о количестве казаков, находившихся на стругах в последнем плавании навстречу бухарским купцам. Одни говорят – всего пятьдесят человек. Другие – триста. Третьи – не более ста.
Вначале всё шло хорошо. Местные жители, татары и вогуличи, принимали русских, как принимают союзников. Но чем южнее поднимались они на тяжёлых веслах, тем враждебнее встречали
