Дмитрий Балашов. На плахе - Николай Михайлович Коняев

круга читателей. Параллельно с занятием фольклором, все глубже погружаясь в отечественную историю, Балашов понимает, как важно донести правильную интерпретацию событий нашего прошлого до самого широкого российского читателя, введенного в XX веке в продуманное, иезуитски-достоверное заблуждение. Не стану здесь развивать эту мысль, напомню только, что серьезные исследования русских историков лет семьдесят у нас не переиздавались, а прочитать их могли только специалисты по специальному же разрешению, поскольку труды эти были заключены в спецхране наших библиотек – в зоне правды. Балашов, как писатель исторический, сочетал в себе счастливые и редкостные свойства: он знал первоисточники и знал реакцию русского народа на конкретные события прошлого – ведь фольклор сохранил много конкретики, которую мы, неспециалисты, часто принимаем за сказочность, выдумку, фантазию. А народ наш, пропуская через память и сердце события своей истории, нередко облекает свое понимание минувшего в глубокие философские формулы, которые нужно еще уметь прочесть. Балашов – умел. Он как-то рассказывал мне, каких трудов и какого знания требует прочтение русских летописей, в том числе и недюжинное знание древнерусского языка, и тогда десяток строчек летописи сами собой разворачиваются во многие страницы современного текста… Это – как шифр, который понять может только посвященный.

Здесь многое еще можно было бы сказать на затронутую тему. Но – остановлю себя, скажу главное: Дмитрий Михайлович Балашов всей жизнью своей, всем разумом, голыми руками вытащил из горячей топки исторической плавильни нашу же собственную историю, как выгребают кочергой угли из русской печи… Но он – голыми руками!

И мы увидели вдруг, что исторические угли еще не подернулись пеплом забвения и холода, что они ярко светятся под нашим заинтересованным взглядом и требуют нашего внимания и нашего разумения.

И мы поняли вдруг, что и нам глубоко небезразличны события многовековой давности, что события эти продолжаются в нашем настоящем, а главное! – они составляют наше собственное естество, они входят в нашу плоть, в наш мозг, в нашу человеческую сущность, нашу генетическую память…

И мы осознали, в полной мере и на самом личном уровне, что и мы – персонально! со всею нашей семейной родословной! – мы тоже участники великого исторического процесса. И это, как бы нечаянное участие, вносит особую, молчаливую и скромную, значимость и значительность в нашу личную жизнь…

Это ощущение сопричастности дает душе нашей совершенно особенную высоту, которая и есть один из главных ответов на загадку русской души! Для нас и нет никакой загадки, просто мы сформулировать не хотим, да и зачем, если внутри себя мы ощущаем самое главное: честная русская душа – соразмерна божественной. Ведь человек создан по образу и подобию… Вся и загадка.

Не случайно же выпуск каждой новой книги Дмитрия Балашова из его знаменитой теперь серии «Государи московские» сопровождался невиданным читательским спросом – иногда 100-тысячный тираж разлетался в три дня! Покупали не только для себя, покупали для родных и знакомых, пересылали в другие города, куда даже массовый тираж не доходил вовсе. Лучшим мурманским подарком в столицах считался копченый палтус (во – память!), а лучшим карельским – новый роман Балашова. Это было еще до нашей перестройки, пока книга, в начале 90-х, совсем не вывалилась из потребительской корзины. Но и потом, по сей день, Дмитрий Балашов оставался самым издаваемым серьезным русским писателем, выходили даже собрания сочинений, это в наше-то время…

Стало общим местом выражение: талантливый человек – талантлив во всем. Частенько это всего-навсего преувеличение, форма лести или заискивания. Но применительно к Дмитрию Михайловичу это – так. Он прекрасно рисовал, и не как-то формально, а именно в своей манере. Наверное передалось ему это от мамы – Анны Николаевны, профессиональной художницы театра.

От постоянного безденежья и высокого художественного вкуса Дмитрий Михайлович даже мебель для своего дома делал сам, а под Новгородом, в деревне, в своем дачном доме, сделал замечательные двери, наличники и многое другое – с живой деревянной резьбой по собственным эскизам. Когда в Новгороде снимался фильм о времени Отечественной войны (режиссер Салтыков, если я правильно помню), Балашова пригласили на съемки в качестве консультанта. Там, по сюжету картины, был местный художник, который пытался спасти от уничтожения Новгородские святыни. Когда Салтыков увидел и услышал Балашова, он немедленно предложил ему сыграть в фильме эту роль. И Балашов – сыграл. И как тут не вспомнить, что отец его был актером Ленинградского ТЮЗа, человеком весьма необычным, беззаветно преданным театру (он увлеченно играл даже задние ноги лошади Дон Кихота), и старшее поколение прекрасно помнит одну его кинороль, даже и не подозревая, что видели в фильме «Чапаев» родного отца писателя Дмитрия Балашова… А среди многих талантов Дмитрия Михайловича хочу отметить один из главнейших: он умел замечательно рассказывать! Любая тема становилась у него интригующей, занимательной, имеющей свое далекое и даже загадочное начало, свое удивительное продолжение во времени и пространстве. Он умел рассказывать – и увлекать людей своим рассказом, своим видением, своим пониманием событий. Очень важная особенность балашовского дара рассказчика – убедительность. Это всегда была (и в устных вариантах, и в письменных) – достоверность непосредственного участника событий. Именно так. Даже если события эти происходили семьсот лет назад! В круге своего общения Балашов всегда был одновременно и замечательным сказочником, и честным, нелукавым учителем. Думается, в этом кроется и секрет его популярности у самого широкого читателя в России, ведь настоящий русский писатель всегда был по большому счету именно – Сказочником и Учителем.

Еще два слова о том, двухлетней давности, Балашовском юбилее. По всему городу накануне расклеены были афиши: юбилейные вечера были в лучших залах Новгорода. Балашову присвоили звание почетного гражданина Великого Новгорода, губернатор Прусак подарил ему компьютерный издательский центр, который в коробках занял почти всю ширину сцены областной филармонии. Было три замечательных банкета, которые ни на одну минуту не становились рядовой пьянкой, но были насыщены удивительной сердечностью, взаимопониманием и духовностью. В Новгороде есть центр народного творчества, старый купеческий каменный дом, заново обустроенный внутри руками новых его хозяев, отделанный теплым деревом, с той же любовью, с какой это всегда делал сам Балашов. Дмитрий Михайлович отдавал в этот дом на постоянное хранение свои домашние архивы, фотографии, письма, черновики, аудио– и телезаписи своих выступлений. Да и новгородский архив стал теперь серьезным хранителем балашовских материалов.

Балашов был удивительно упрям. Когда он стал жить несколько свободнее в материальном отношении, он решил купить машину. Помню, я тогда выслушал его и, зная наперед его личные возможности, очень просил: не водить самому, нанять водителя. Почему? Да потому что за