Тамара Катаева - Отмена рабства: Анти-Ахматова-2

И т. д.

«И повторял все те же тридцать фраз все тридцать лет.

Все помнили все это наизусть, все с каждою сроднились занятою».

Пожалуй, действительно хватит.

Ее жизнь ей интересна только в плане того, что было в ней замечено другими, что о ней было написано. В стихах поэт не может скрыть своей сущности — стихи тоже о писаном, не о прожитом. Она <…> говорила в упрек Пастернаку (ограничившему во время писания романа рацион своего чтения), что поэту, как кормящей матери, в это время надо питаться всем.

<…> пробиваясь к полноте смысла ее поздней лирики, мы должны осознавать, что энергия поэтического удара всякой ее строки была производил от вложенной туда дозы согласия или чаще несогласия с услышанным или прочитанным.

А мы еще скромно прибавим, что питаться писателю хорошо бы не книжками, а жизнью. Когда Анна Андреевна сокрушается, что во время написания поэмы о море ей не попалось модной в те годы книги о тамошних местах, трудно отделаться от ощущения, что нам хотели подсунуть жеваный бифштекс.

Постоянное, изначальное, едва ли не врожденное полемическое отторжение у нее стоит в какой-то связи с бросающейся в глаза склонностью к поэтической негации, к отрицательному эпитету, к апофатическому описанию, к стихам, начинающимся с «Нет…». По свидетельству Н. Я. Мандельштам, стих Осипа Мандельштама про человеческий рот, который негодует и «нет» говорит, портретирует Анну Андреевну. (Р. Тименчик. Анна Ахматова в 1960-е годы. Стр. 9). Продукт портретирования малосимпатичен, но для поэзии мало что имеет значение, кроме самой поэзии, поэтому оставим суждения и оценки вечно всем и всеми недовольной дамы.

Иосиф Бродский был негативистом похлеще Ахматовой, но это не отразилось на его поэзии. В жизни он был невыносим, потому что жизнь эта была создана не им, без учета его личных пожеланий, мерок и идей. Зато свою поэзию он создавал сам и ни с кем в ней свои счеты не сводил, а просто строил свой мир.

Стихи

Судьба могла повернуться в другую сторону. Михаил Кузмин дал характеристики участникам пьесы — трагедии, комедии, жизни — двадцатых годов. Блок был Анна Радлова — игуменья с прошлым. Анна Ахматова, несмотря на заранее взятый княжеский псевдоним, на рост, — «бедная родственница». Она была тиха, строга, молчалива, но могла быть такой от стеснения, от неуверенности в себе, действительно ничем особенно не подкрепленной. Могла остаться бедной родственницей. Так получилось, что судьба, просто жизненные обстоятельства, шаг за шагом, как каждого по его предначертанному пути — вывела на красную дорожку.

Самое нелепое — это страх Ахматовой перед Радловой!

Проделан путь — от «Четок» до «Шиповник цветет». Ведь поздняя Ахматова — это «Шиповник цветет»?

…Зачем же снова в эту ночьСвой дух прислал ко мне?Он строен был, и юн, и рыж,Он женщиною был,Шептал про Рим, манил в Париж…

Надо ли жить жизнь, чтобы об этом писать?

…сознательной наивности и бессознательной манерности. Сама их естественность кажется болезненной, а простота их тона наводит на мысль о каком-то искусственном приеме»

Победа стоит у наших дверей… Как гостью желанную встретим! Как говорится, а какие варианты — раз уж пришла: кто-то привел или сама притащилась. Уж встретим. Но это ерничество простого читателя, который привык уж если читать, то готовую продукцию, что-то покультурнее. Профессиональные же литературоведы к таким строчкам относятся вполне серьезно, называя их «упорядочивающим приступом», который «пришлось добавить» «ввиду невозможности почти авангардистского или комического приема в патриотической теме». А мы-то думали, что обращение к Победе, как к какой-то Костроме, стоящей под воротами, — это и есть комическое. Нет, первоначально был текст, начинающийся противительным союзом в духе общей «вопрекистской» стихослагательской установки А.А. (Р. Тименчик. Анна Ахматова в 1960-е годы. Стр. 299.) Все вместе получается так:

Победа стоит у наших дверей…Как гостью желанную встретим!…Но что нам сказать долгожданной ей,Что ей мы сейчас ответим…

Вы сбились с ритма? Вы с опаской ждете, ЧТО ей (ей — кому? чему? ах да!) сейчас ответят? Зато без авангардистского и без трагического. Как поясняла Ахматова в «прозе» к своей «Поэме без героя», иногда трагическое начинается в предпоследней строке — может, и здесь тоже что-то есть… Нравится же оно людям: То «великое русское слово», на защиту которого звала тогда в своих патриотических стихах А.А., не было пустозвонным и лживым официальным штампом, а было только таким…(С. С. Оболенский. По: Р. Тименчик. Анна Ахматова в 1960-е годы. Стр. 299.)

Потомственный толкователь языкознания Светлана Аллилуева пишет Илье Эренбургу: С юности я люблю точность слов у Ахматовой («Настоящую нежность не спутаешь ни с чем, и она тиха…») — как можно сказать точнее? (Летопись. Стр. 516.)

Как подлинно русская женщина, она в своих стихах почти не знает счастливой любви. Подлинно еврейская или нанайская женщина, очевидно, в любви всегда счастлива. В доказательство несчастности приводится неожиданное:

Сколько просьб у любимой всегда.У разлюбленной просьб не бывает.

То есть подлинно русская женщина несчастна тем, что у разлюбившего она уже не может ничего попросить. Впрочем, любимая тоже иной раз ничего не просит — просто по уши занята своей любовью и не ловит момент, так что это утверждение, что у любимой СТОЛЬКО просьб ВСЕГДА, — тоже неверно. Ну, когда разлюбили — тут уж да, локти кусаешь: что ж не просила и того, и этого, пока любили, но уж поздно — ученая, знаю, что бесполезно. У разлюбленной просьб не бывает. Она ищет новые объекты.

…фигура простой русской женщины, которая признается: