Тамара Катаева - Отмена рабства: Анти-Ахматова-2

А вот стихотворение о якобы расстрелянном младшем брате. «На Малаховом кургане/Офицера расстреляли./Без недели двадцать лет/Он глядел на Божий свет». Так штатные пропагадисты писали о пионерах-героях.

О достоверно погибших — не лучше. Такое ощущение, что она чувствует себя свободной от суда оплакиваемого (-ой): Ты меня любила и жалела,/ Ты меня как никто поняла,/ Так зачем же твой голос и тело/ Смерть до срока у нас отняла.

Эпитафия <…> содержит похвалу достоинствам умершего. (Словарь литературоведческих терминов.) Вам хочется узнать, чем знаменита была при жизни Марина Цветаева? Вот — все ее достоинства наперечет: любила, жалела и поняла Анну Андреевну Ахматову.

Марина Цветаева из гроба действительно не встанет, не прочтет, о силе и глубине (тайна, трагическое и пр.) не выскажется — пиши что хочешь.

В тот вечер Анна Андреевна и сама прочла несколько стихотворений. Как вы думаете, что записывает молодой человек в дневнике о своем впечатлении от услышанного? А записывает он вот что: «Читала стихи. Хорошие и так себе, библейские». Какова наглость! И глупость, и самоуверенность.

Слушатель казнится, что не смог оценить величия поэзии, но, как оказалось — он не одинок в невосприимчивости.

Все присутствующие слушают молча, не раздается ни единого звука или восклицания, — и каким шестым чувством она улавливает, что библейские стихи оставили нас равнодушными? Прочтя про Саула и Давида, она кокетливо признается: «Ужасно старомодно, да?» (Н. В. Королева. Ахматова и ленинградская поэзия 1960-х годов. Ахматовские чтения. Вып. 3.

Стр. 127.) Она сказала ужасно старомодно, а кокетство заключалось в том, что старая — мода тех старых лет, к которым она, на своей царственной позиции, принадлежала. Что это за старые времена? Когда Саул и Давид жили? Никакой Фоменко не додумался. Когда о них писали? Кто это серьезно писал о Сауле в десятых годах? Те же, кто может написать и сегодня. Если напишет хорошо, мы будем слушать. Анна Андреевна написала — «нас не заинтересовала». Пришлось напомнить, что это потому, что пишет о милой и известной ей старине старомодно.

«Поэма — это то, что не выходило у символистов, то, о чем они мечтали в теории, — магия», — сказала она. (А. С. Кушнер. У Ахматовой. Ахматовские чтения. Вып. 3. Стр. 137.) Сказала о себе, о своем произведении. Молодые поэты сидят и слушают. Почему они не встают и не уходят? Ведь вроде все ясно, введение в профессию прочитано. Если отвлечься от безвкусного предмета разговора — МАГИИ — то остается удивиться представлениям Анны Андреевны. Ведь ТЕМА, на которую удалось высказаться, используя приемы первоисточника, шестьдесят лет спустя, называется не магией, а — пародией, подражанием, анахронизмом. Попробуйте, читатель, может, вам удастся нарисовать ЧЕРНЫЙ КВАДРАТ? Полчища копиистов зарабатывают свой честный хлеб, удовлетворяя потребности обывателя, не называя плоды своего труда — а бывают прямо-таки восхитительные — МАГИЕЙ.

Однажды я пришел к поэту,Ее давно меж нами нету.(Вот такими стихами и надо писать об Ахматовой.)Я записал потом беседу,Она спросила, например:— Что важно выбрать для поэмы,Помимо смысла, кроме темы,Что кое-как умеем все мы?— И важно молвила: «Размер».

<…> Тогда я еще не читал книгу Кузмина «Форель разбивает лед» и не знал, что прелестный мотив поэмы, которым А.А. так гордилась, пришел к ней, по-видимому, оттуда, может быть, неосознанно. (А. С. Кушнер. У Ахматовой. Ахматовские чтения. Вып. 3. Стр. 137.) Осознанно или неосознанно — это дело сотое. Первое — это то, что она знала, чьей находкой пользовалась, выдавая за свою.

…знала ли Ахматова, что «ее» строфу после Кузмина уже запустил в эпос Амари?

Она Кузмина не только не любила, но как-то почти ненавидела, хотя была очень любезна.

Учитывая, что после «Форели» — тираж 2000 экземпляров — Кузмин не издавался ни в СССР, ни на Западе и никто его из ленинградской молодежи, скорее всего, не знал, понятно, какой первооткрывательницей Анна Андреевна собиралась себя чувствовать.

Подтекст Ахматовой: «Не оглядывайся назад, ибо за тобой пожар Содома» — фраза из М. Швоба. «С новым годом, с новым горем» — фраза была в письмах Шенгели к Шкапской (1920-е гг.). А общий их подтекст — Северянин 1908: «С новолетьем мира горя, С новым горем впереди!»

Типичные ахматовские — можно бы было сказать «проделки», если б дело было не в глубокой старости, если б цель не была прагматичной и не совсем почтенной. Речь идет о стихотворении из парижской жизни (естественно, о КАФЕ, что еще Ахматова знала о Париже!), с твердой надписью: Париж, 1911 год — но написанном на листке из блокнота, которым пользовалась Ахматова в пятидесятые годы и с записью на нем телефона врача — тех же пятидесятых, шестидесятых годов. Сконфуженный исследователь, из самых щадящих, дает такое объяснение «мистификации»: Стихотворение написано в 1911 году в Париже и позднее (через 50 лет! Повторим и мы: через 50 лет!) восстановлено автором по памяти. (М. Кралин. «И уходить еще как будто рано…». Стр. 112.) Вернее, его она «вспомнила» в последнее десятилетие жизни, когда занималась приведением в порядок своей поэтической биографии, или «легенды» <…> надо заметить, что тема Франции, Парижа вновь привлекает внимание Ахматовой <…> начиная с 1958 года. В последующие годы внимание к этой теме становится неизменно интенсивным. «Вспоминается», сколь интенсивной была творческая жизнь…

Итак, Париж, кафе… «В углу старик, похожий на барана,/ Внимательно читает Фигаро» — ошеломительная метафора, человек ни о чем не может думать, кроме как о баране: за что так старикашку? Даже если у него убегающие лоб и подбородок, отсутствует ложбинка по линии лоб-нос, кончик носа закруглен и губы плоски, а остатки волос вьются колечками — довольно распространенный тип, — то это все равно не повод писать, что он ПОХОЖ на барана. Эта похожесть — то, что видит поэтесса, когда ей больше нечем удивить своего читателя, даже если ей на старости лет хочется блеснуть в высоком жанре социальной сатиры. В описании парижского кафе выделены самые общие признаки, которые Ахматова могла припомнить через много лет или прочитать, например, у Жоржа Сименона. Да, именно так пишут о точном акмеистическом слове Ахматовой ее самые верные рыцари… С ГНЕВОМ как-то отвергает она будто бы существующие попытки сравнить ее с Франсуазой Саган, но признаем, что Франсуаза Саган писала свои повести не для того, чтобы поверили, что она сиживала за столиками кафе в Париже, и рисовала мизансцены не по прочитанному у Сименона. Опилки густо устилают пол./И пахнет спиртом в полукруглой зале. — Это характерные, но самые общие признаки, которые могла подметить не обязательно Анна Ахматова.