Рождённый в блуде. Жизнь и деяния первого российского царя Ивана Васильевича Грозного - Павел Федорович Николаев

– Ты имеешь то, что искал, к чему стремился, чтобы быть великим князем московским и занять моё место. Вот ты ныне царь, радуйся теперь и наслаждайся владычеством, которого жаждал.

Свою речь царь завершил ударом ножа в грудь Фёдорова. Опричники завершили дело, бросив труп конюшего в навозную кучу на берегу Неглинной.

Одновременно с Фёдоровым казнили М. И. Колычева, брата митрополита. Иван IV велел отрубить ему голову и отвезти её в монастырь Николы Старого, где пребывал Филипп. Царь пытался запугать митрополита, «преломить его душу» накануне суда над святителем.

Суд над Фёдоровым и Колычевым стал сигналом к разгрому Боярской думы.

«По своему размаху, – полагал М. Г. Скрынников, – новые репрессии превзошли то, что случилось при учреждении опричнины. Запись синодика не оставляет сомнения в том, что казни членов Думы были осуществлены по заранее составленному плану, одновременно».

Были «отделаны»: И. П. Фёдоров, М. И. Колычев и три его сына (Булат, Симеон и Миноу), М. Лыков с племянником, князья А. Катырев, Ф. Троекуров, И. Булгаков-Курака, Дм. Ряполовский (славный воин, одержавший ряд побед над крымцами).

Были умерщвлены три ростовских князя. Один из них – воевода в Нижнем Новгороде. Опричники, присланные Грозным для расправы с воеводой, нашли его в церкви и объявили ему:

– Князь Ростовский! Велением государя ты наш узник.

Воеводу схватили и повезли к Волге. Он спросил: зачем?

– Поить коней, – ответили кромешники.

– Не коням, а мне пить сию воду! – заметил несчастный.

Ему отсекли голову, а тело бросили в реку. Голову, как доказательство исполненного повеления, привезли царю и положили её к ногам тирана. Злобно оттолкнув её, «благодарный» деспот «помянул» защитника отечественных рубежей:

– Любив обагряться кровию неприятелей в битвах, наконец обагрился и собственною.

Князь П. М. Щенятев, прославившийся на полях сражений, попытался укрыться от произвола, царившего в стране. Пётр Михайлович ушёл в монастырь: отказался от света, от имени, от детей и супруги. Но убийцы нашли его и истязали перед гибелью (жгли на сковороде, под ногти вгоняли иглы).

Седой старец князь И. И. Пронский-Турунтай служил ещё отцу Ивана IV, участвовал во всех походах, во всех сражениях, славных для России, и также хотел закончить своё военное поприще монахом. Его утопили.

Своего казначея X. Ю. Тютина царь приказал изрубить в его доме на мелкие куски, вместе с женой, двумя сыновьями, пяти и шести лет, и двумя юными дочерьми. Останки порубленной семьи выставили на площади. Этот зверский приказ выполнил шурин Грозного (брат царицы) черкесский князь М. Темгрюкович.

Скоро беда пришла в дом самого М. Темгрюковича. Жену своего шурина, невинную женщину, не старше 16 лет, царь приказал изрубить вместе с её полугодовалым сыном и положить во дворе, где её муж должен был ежедневно проезжать и проходить.

Думского дьяка Казарина-Дубровского и двух его сыновей постигла та же участь. Третьему удалось скрыться. Когда беглеца схватили и привезли в Москву, Иван IV велел разорвать его на четыре части четырьмя огромными колёсами – собственным изобретением царя.

Литовский хронист А. Гваньини описал его: «К первому колесу привязывают одну руку, ко второму – другую. Таким же образом – каждую ногу к остальным двум колёсам. Каждое колесо поворачивает пятнадцать человек, и будь казнимый хоть железный, хоть стальной, но шестьдесятью человеками, беспощадно тянущими в разные стороны, он разрывается на части».

Ивану IV так понравилось его палаческое изобретение, что спустя 15 лет, когда он занялся составлением списков невинно убиенных (синодики), каждый из них начинался с фамилии Дубровских: помянуть «Казарина Дубровского и сынов его, да десять человек, которые приходили на пособь», то есть на помощь.

К счастью для обрекаемых на смерть, царь редко пользовался своим изобретением (хлопотное дело). Что касается кромсания тел умерщвлённых, это практиковалось широко. Н. М. Карамзин писал о разгуле террора, связанного с делом Фёдорова: «Много других людей умертвили, когда они, ничего не ведая, шли спокойно или в церковь, или в свои приказы. Опричники, вооружённые длинными ножами и секирами, бегали по городу, искали жертв, убивали всенародно, человек десять или двадцать в день. Трупы лежали на улице, на площадях; никто не смел погребать их. Граждане боялись выходить на улицу. В безмолвии Москвы тем страшнее раздавался свирепый вопль палачей царских».

Людей не просто убивали – разрубали на большие куски. И. Траубе и. Э. Крузе, бывшие опричники, утверждали в своих записках: «Князя Петра Серебряного, князя Владимира Курлятева и много сот других (их не счесть) приказал царь изрубить (многих в их домах) и бросить куски в колодцы, из которых люди пили и брали воду для приготовления пищи».

То есть, не удовлетворяясь явным злодеянием, Иван IV травил население трупным ядом и провоцировал распространение инфекционных заболеваний.

Митрополит Филипп говорил о деяниях «великого» государя:

– Отколе солнце сияет на небе, не видано, не слыхано, чтобы цари благочестивые возмущали собственную державу столь ужасно.

Блестящая тягость

Духовную поддержку против изуверства царя и кромешников люди искали в церкви. Её глава митрополит Филипп не только пользовался авторитетом среди простонародья, но был любим всеми.

Первая встреча царя с соловецким игуменом произошла 20 июля 1568 года. На предложение Ивана IV «баллотироваться» в митрополиты пустынный инок ответил решительным отказом. Царь настаивал, упирая на то, что ему нужны верные люди, так как он окружён врагами.

– Разве не знаешь, что мои хотят поглотить меня; что ближние готовят мне гибель?

– Повинуюсь твоей воле, – уступил Филипп, – но умири же совесть мою: да не будет опричнины! да будет только единая Россия! Ибо всякое разделённое царство, по глаголу Всевышнего, запустеет. Не могу благословить тебя искренно, видя скорбь отечества.

Предшественники Филиппа (Афанасий и Герман) тоже отказались от митрополичьих кафедр. В третий раз царь не мог допустить такого конфуза, и он «гнев свой отложил». То есть решил повременить с расправой, посмотреть, как будут развиваться его отношения с упрямцем. Пока его удалось уговорить на принятие высокого духовного сана. В грамоте, составленной по этому поводу говорилось:

«Лето 7074 июля 20 понужал царь и великий князь со всем собором игумена Филиппа и митрополию. И игумен Филипп говорил, чтоб царь и великий князь оставил опришнину, а не оставит, ему в митрополитах быть невозможно. И архиепископы, и епископы царю о том били челом, о его гневу. И царь гнев свой отложил, а велел молвити, чтобы игумен Филипп в опришнину и в царский домовой обиход не вступался, а