Джордж Бьюкенен - Моя миссия в России. Воспоминания английского дипломата. 1910–1918

2 декабря накануне заседания Думы, на котором Трепов должен был выступить со своей политической декларацией, Протопопов зашел ко мне. Он начал с выражений сожаления о том, что его бывшие друзья, и особенно Родзянко, отвернулись от него, даже не объяснив, чем вызвано такое отношение с их стороны. Император, продолжил он, выразил желание, чтобы он остался, и его долг – повиноваться приказу его величества. Он знает, что в Думе будут на него нападать, но он не боится. Он ответит своим обвинителям. Но тем не менее, ему очень жаль, что в такое время, как сейчас, члены Государственной думы ссорятся между собой. Не мог бы я, спросил он, воспользоваться своим влиянием на Родзянко, чтобы убедить его воздержаться от нападок в его адрес? Я ответил, что, поскольку Дума собирается на следующий день, у меня не будет возможности увидеться с Родзянко, однако я могу ему сказать, что в последнее время в своих разговорах как с членами правительства, так и с депутатами Думы я подчеркивал необходимость отставить в сторону все личные и партийные разногласия и всем вместе работать на благо общества.

Открытие заседания Думы прошло очень бурно, и Трепов, встреченный криками и свистом, вынужден был трижды оставлять трибуну, прежде чем получил возможность говорить. Я был потрясен его терпением и выдержкой и почувствовал, что Дума совершает большую ошибку и ведет себя неправильно. Его политическая декларация была весьма удовлетворительна, и он подчеркнул необходимость доведения войны до победного конца, а также борьбы с Германией как на поле сражений, так и внутри страны. Палата, однако, была настроена враждебно, и даже заявление от имени союзных правительств относительно дальнейшей судьбы Константинополя было встречено совершенно равнодушно. Дума и общество были настолько захвачены внутренним кризисом, что не могли думать ни о чем другом.

Более того, имя Трепова было настолько связано с событиями 1905 года, что левые рассматривали его назначение просто как смену лиц, а не системы, и ничего не хотели брать из его рук. У Протопопова, которого подвергли ожесточенным нападкам, так и не хватило мужества ответить за свои поступки. Вместо этого он уехал в Ставку, а по возвращении лег в постель и заявил, что серьезно болен. Однако он написал письмо в «Новое время» с утверждением, что стокгольмская беседа состоялась по специальной просьбе русского посланника, это оказалось чистым вымыслом с его стороны.

Даже реакционный Государственный совет заговорил почти тем же языком, что и Дума, протестуя против закулисных влияний в высших сферах. Те же ноты прозвучали на съезде Дворянского собрания – одного из самых консервативных российских учреждений, и вместе с тем повсюду уже были слышны голоса, осуждающие стоящие за троном темные силы, которые по своей воле назначают и увольняют министров. Если не принимать во внимание экстремистов, Россия была снова едина, но если в начале войны она сплотилась вокруг императора, то теперь между ним и его народом возник непреодолимый барьер.

В декабре несколько членов императорской семьи пытались открыть императрице глаза на истинную сущность Распутина и серьезность сложившейся ситуации. Среди них была сестра ее величества великая княгиня Елизавета. После убийства своего мужа, великого князя Сергея, она удалилась от мира и жила в качестве старшей сестры в основанном ею в Москве небольшом монастыре, посвятив свою жизнь служению ближним. Необычайной красоты как внешне, так и духовно, ангел-хранитель для всех, кто оказывался в беде, она приехала в Царское Село с твердым намерением в последний раз попытаться спасти любимую сестру. Но вера императрицы в человека, которого она считала орудием, избранным Богом, была непоколебима, и, выслушав нетерпеливо слова великой княгини, она оборвала разговор. Две сестры расстались, чтобы уже никогда не встретиться.

Немного позднее великая княгиня Виктория, жена великого князя Кирилла, сделала еще одну попытку. Она не упомянула имени Распутина, но, откровенно обрисовав сложившуюся ситуацию, просила императрицу изменить свою позицию ради императора и династии в целом. Ее величество говорила с великой княгиней весьма любезно, но та сказала, что ситуация требует твердости и ничто не заставит ее пожертвовать Протопоповым. Армия, продолжила она, нисколько не настроена против императора, а, наоборот, полностью ему верна. Затем она обрушилась на Сазонова, сурово критикуя его за позицию в отношении Польши, и в завершение сказала, что он не был другом императора. Одной из причин, почему императрица до самого последнего момента верила, что армия и крестьянство на ее стороне и она может рассчитывать на их поддержку, было то, что Протопопов постоянно посылал ей со всех концов страны подложные телеграммы, подписанные несуществующими людьми, с заверениями в любви и преданности.

После стольких безуспешных попыток избавить Россию от человека, которого все считали ее злым гением, положение Распутина казалось как никогда прочным. Спасение пришло с совершенно неожиданной стороны, и утром 30 декабря Петроград был взбудоражен новостью о его убийстве. Тремя действующими лицами этой исторической драмы стали князь Феликс Юсупов, Пуришкевич (бывший реакционер, возглавивший нападки на Распутина на открытии заседания Думы) и великий князь Дмитрий Павлович. Роль последнего была чисто пассивной, и его присутствие, очевидно, означало лишь то, что он, со своей стороны, одобряет акт, который все трое считали законной казнью. Распутин, который находился под особой охраной полиции, по-видимому, почувствовал опасность, и князю Феликсу, который заехал за ним на своем автомобиле, с трудом удалось уговорить его поехать на ужин в Юсуповский дворец. Там его ждал пир в стиле Борджиа с отравленными пирожными и вином. Распутин отведал и того и другого без всякого вреда для себя. Напрасно прождав действия яда, князь под надуманным предлогом поднялся по небольшой винтовой лестнице в комнату наверху, где его ожидали великий князь, Пуришкевич и врач. Взяв у великого князя револьвер, он снова спустился к Распутину и, когда тот разглядывал старинное хрустальное распятие на одной из стен, выстрелил сзади ему в левое плечо. Услышав выстрел, трое других спустились вниз, и врач объявил, что началась предсмертная агония. Затем они вышли, поскольку им нужно было сделать приготовления, чтобы избавиться от тела. Но Распутин не был мертв. Когда князь Феликс вернулся в столовую и наклонился над ним, Распутин поднялся и бросился на него, а после выбежал через коридор во двор. Там его добил выстрелом Пуришкевич. Затем тело отвезли на автомобиле на Крестовский остров и сбросили в прорубь на Неве. Из-за оставшихся на снегу пятен крови оно было обнаружено на следующее утро. Несколькими днями позже он был похоронен ночью в Царском Селе в присутствии императора, императрицы, митрополита Питирима и Протопопова.