Родион Нахапетов - Влюбленный

Другими словами, «срежиссированное» на американском телевидении оставляло меня равнодушным, а «натуральный продукт» привлекал. Я до сих пор предпочитаю смотреть политические обозрения, новости, спорт, реальные истории и документальные расследования, потому что за подобными передачами я улавливаю настоящую, а не придуманную третьеразрядным автором жизнь.

Телереализм настолько захватил меня, что порой у меня резко подскакивало давление и бешено колотилось сердце. Я увидел, что в хваленой Америке многое устроено неразумно, глупо, несправедливо.

Как я уже говорил, мы собирались перебраться в Россию в сентябре 1991 года. Шел август. Россия бурлила, привлекая всеобщее внимание. Заканчивались мои американские каникулы. Оставались считанные дни до возвращения на Родину.

И тут раздался звонок.

— В понедельник нас ждут на киностудии «20–й век Фокс», — сказал Рон.

— Кто там будет? — спросил я.

— Лин Эрроуз (партнер Джессики Ланг), Элизабет Гейблер (вице — президент студии), ты и я. Все вместе мы пойдем к президенту киностудии Роджеру Бирнбауму.

— И… что это значит?

— Будем рассказывать сюжет. Элизабет сказала, что Роджер Бирнбаум уделит нам целых десять минут. Так что захвати еще и кассету «Зонтика для новобрачных», пусть увидят качество.

— Хорошо, привезу. Слушай, Рон, а может, им не рассказывать, а дать прочитать синопсис?

— Нет, Элизабет считает, что надо рассказывать. Так убедительней.

— Понедельник… Двадцать шестого августа? — спросил я.

— Да. Двадцать шестого.

— Во сколько?

— В одиннадцать. Сколько тебе добираться до Лос — Анджелеса? — забеспокоился Рон.

— Шесть часов. Не волнуйся, не опоздаю.

Я повесил трубку.

После стольких осечек не хотелось себя обманывать.

«Всего десять минут? — рассуждал я. — Что значат эти десять минут? В свое время беседа с владельцем студии «Метро — Голдвин — Майер» длилась двадцать минут. И что? Горячее рукопожатие и пожелание успехов? Не будет ли и сейчас то же самое?»

Я старался сдерживать волнение, но оно все больше и больше охватывало меня.

У Наташи был давний друг Дэвид Джен, китаец, отец которого был известным тайваньским миллионером. У Дэвида пустовала квартира в Беверли — Хиллз. Решено было, что я выеду в воскресенье, переночую у Дэвида в Беверли — Хиллз (ключ он оставит в условленном месте), а утром в понедельник, свежий и спокойный, отправлюсь на студию.

В последнее время мы много говорили о святителе Иоанне Шанхайском. Архиепископ Иоанн Шанхайский долгие годы жил в Сан — Франциско, где его усилиями был построен великолепный храм. Наташе, тогда двенадцатилетней девочке, удалось повидать мудрого старца, и она запомнила эту встречу на всю жизнь. Святитель Иоанн очень любил детей и в свое время вывез из Китая (попросту говоря, спас) тысячи русских детей — сирот.

Наташа хранила маленькую бумажную иконку Иоанна Шанхайского, оставшуюся от мамы.

В воскресенье вечером, прежде чем уснуть, я прижал иконку к сердцу и вдруг почувствовал, что от маленького кусочка бумаги с изображением старца струится тепло. Это было так чудесно и приятно, что все мои волнения утихли, и я спокойно уснул.

В одиннадцать утра мы встретились с моложавым, чуть старше сорока, президентом студии Роджером Бирнбаумом. Он был в джинсах и в рубашке с короткими рукавами, слегка измятой.

— Приветствую. И извиняюсь, что заставил ждать, — сказал он и сел напротив нас. — Ну что ж, я весь внимание…

Рассказывали мы с энтузиазмом. Начал Рон, потом подключился я, потом продюсер фильма Лин Эрроуз, затем Элизабет. Мне показалось, что любовная история, которую мы с Роном придумали, Бирнбауму понравилась, но потом он начал рассуждать вслух, придираясь то к одному повороту сюжета, то к другому. И чем больше замечаний он высказывал, тем более сникал. Стало очевидным, что «добро» на написание сценария мы не получим. Мы с Роном грустно переглянулись.

— Да, Роджер, ты прав, — решила вмешаться Элизабет Гейблер, которая организовала эту встречу, — но мы не собираемся делать фильм — однодневку, как ты говоришь.

— Никто не хочет! — холодно сказал Роджер Бирнбаум. — А получается. Вы видели новый фильм студии «Парамаунт» «Кузены»? А? Так вот, такое… нам не нужно!

Элизабет повернулась ко мне:

— Родион, вы принесли свою кассету?

Я протянул ей «Зонтик».

— Роджер, мы намерены сделать реалистическую, серьезную ленту с великолепными актерскими работами. У Родиона есть фильм, который был для нас ориентиром. Стиль, манера…

Бирнбаум взглянул на часы и вздохнул:

— У меня две минуты, не больше.

Он явно не интересовался моим фильмом.

Как назло, видеомагнитофон президента оказался непослушным — то звук не появлялся, то цвет отсутствовал. Но пару сцен Бирнбаум все же успел увидеть. Смотрел он молча, и лицо его было непроницаемым, оставляя нас в тревожном неведении.

Ровно через две минуты Элизабет остановила просмотр, придя, видимо, к заключению, что ни стиль, ни манера русского фильма переубедить президента студии уже не смогут.

И вдруг Бирнбаум поворачивается к нам и говорит:

— Ну что ж, это другое дело. Это не «Кузены».

У нас с Роном отвисли челюсти. Флюгер резко качнулся.

— Я говорила тебе, Роджер! — воспряла духом Элизабет Гейблер.

Прощаясь, Бирнбаум крепко пожал нам руки:

— Работайте, ребята, и сделайте хороший сценарий.

Ни один из присутствующих на этой встрече не ожидал такого поворота событий.

— Что это значит, Элизабет? — спросил Рон, когда мы зашли к ней в кабинет.

Элизабет улыбнулась:

— Это значит, что я начинаю готовить документы. Мы быстренько подпишем с вами контракт — и все, начинайте писать.

По дороге назад я много раз прокручивал в памяти те самые десять минут, которые потрясли и изменили для меня мир. И всякий раз, когда я вспоминал молчание Бирнбаума во время просмотра «Зонтика», мне казалось, что именно в этот критический момент Святой Иоанн передал мою просьбу Господу.

Флюгер повернулся в нужную сторону.

Это случилось 26 августа 1991 года, в четный день календаря.

Возвращение в Россию откладывалось.

Как странно, вчера мы наскребали последние деньги на билеты в Москву, а сегодня должны искать жилище в Лос — Анджелесе, ведь дом на Васанта был занят квартирантами.

И снова Дэвид Джен пришел на помощь. У него на ранчо в Малибу был маленький дом для гостей. Дэвид предложил его нам.

Малибу — престижный район большого Лос — Анджелеса. Гуляя по пляжу или покупая продукты в Магазине, мы не раз встречали голливудских знаменитостей, кинои телезвезд. В школе, куда Катя пошла учиться, учились дети Ника Нолте, Пирса Броснана (один из Джеймсов Бондов), певицы Оливии Ньютон Джон. Мы были рады, что недалеко от ранчо, где жили мы, жила Барбра Стрэйзанд. Словом, перебравшись к Дэвиду Джену, мы ощутили себя на достойной высоте.