Родион Нахапетов - Влюбленный

Итак, Аня вернулась в Москву.

К счастью, несмотря на то что Аня самовольно бросила обучение в Вагановском, все обошлось: ее приняли в училище Большого театра, в класс Софьи Головкиной.

А Маша все реже и реже стала посещать художественную школу. Как и в случае с Аней, я ничего не мог с этим поделать. У Маши участились приступы аллергии, и поэтому врачи настоятельно рекомендовали лечение в специальном детском санатории. Какая уж тут школа, когда ребенок задыхается от аллергической астмы! Машу устроили в санаторий, расположенный в чудесном подмосковном лесу. Там она — без бабушки и без мамы — стала жить как вольная птица, не утруждая себя ни рисованием, ни учебой. Благо на пользу ей пошли чистый воздух и лечебно — оздоровительный курс.

Время от времени я посылал девочкам посылки. Это было огромной радостью — подбирать им платья, комбинезончики, курточки и свитера. Я воображал их в этих нарядах, и на сердце делалось тепло. К вещам прикладывал свои письма, печатая их на машинке, чтоб легче было прочесть. Мне хотелось письмами хоть как‑то компенсировать отсутствие живого общения. Я писал подробно, но, как ни старался, писем Джавахарлала Неру к Индире Ганди у меня не получилось. Может, и в самом деле нужно отбыть срок в тюрьме, как великий индус, чтобы глубоко погрузиться в предмет разговора? Не знаю. Думаю, что я просто припоздал: времена эпистолярного жанра безвозвратно ушли. Девочкам значительно легче было трепаться по телефону, нежели отвечать на мои послания.

Понятно, я не задавал дочкам нескромных вопросов о маминой личной жизни. Да они бы и не ответили. Лишь потом я узнал, что сердце Веры в те дни уже безраздельно принадлежало другому человеку. А разве могло быть иначе?

В самом начале моего пребывания в Америке Вера порекомендовала мне обратиться за помощью к Фонду Сороса в России и назвала имя директора, ответственного за культурную программу. Так я впервые услышал имя будущего мужа Веры — Кирилла Шубского. Мы обменялись с Кириллом несколькими деловыми письмами. Фонд Сороса денег на фильм не дал, так как в это время реорганизовывался. Но имя Кирилла Шубского мне запомнилось. Потом я познакомился с ним лично. Высокий, обаятельный, немного похожий на Роберта Де Ниро, в прошлом профессиональный хоккеист, Кирилл оставил культурную программу Сороса и организовал (или продолжил, не знаю точно) свой собственный бизнес, связанный с кораблями. От культурных связей у него остался лишь контакт с популярной киноактрисой. Мне кажется, что Вере повезло: Кирилл оказался добрым и глубоко порядочным человеком.

Второй вариант сценария, который мы писали для студии «20–й век Фокс», двигался медленно. Поправки нервировали. Но полученные деньги надо было отрабатывать.

В Америке не принято спрашивать, какая у человека зарплата. Это считается неприличным. Но моим друзьям — читателям, конечно, хочется знать, какие в Голливуде авторские гонорары, поэтому я поделюсь информацией. Не будем брать в расчет низкобюджетные фильмы — там платят мелочь. Существует узаконенная гильдией сценаристов минимальная плата за сценарий. Для художественного кинофильма это примерно тридцать тысяч долларов. Максимума при этом нет, ты можешь получить и несколько миллионов. Всё, как на рынке. Мы с Роном, новички, тем не менее получили вполне респектабельный гонорар в четверть миллиона долларов. Звучит эта сумма внушительно, но если разделить ее на месяцы (в нашем случае почти два года работы), то можно назвать ее скромной.

Как я уже говорил, в Америке долги опутывают тебя цепями. Нужен не единичный контракт, пусть даже и большой, а постоянно действующий денежный источник, избавляющий тебя от долгов. Мы с Наташей как проклятые только и делали, что расплачивались за дом, в котором не жили, за различные страховки, платили за телефонные звонки, тратились на одежду, питание, транспорт и т. д., и т. п. Всего не перечесть. Не случайно, стараясь избавиться от этих пут, многие голливудские профессионалы обзаводятся своим бизнесом, второй профессией, побочными пусть небольшими, но зато постоянными доходами. На одном кино не проживешь!

После английской рок — звезды наш дом арендовал молодой американский кинорежиссер Джордан Меламед, отец которого был известным брокером Чикагской фондовой биржи. В отличие от нас Джордан легко покрывал ежемесячную плату за дом на Васанта — Уэй, поэтому мог целый год наслаждаться прекрасной японской архитектурой. Мы же по — прежнему довольствовались двумя маленькими комнатками в доме для гостей у китайца Дэвида Джена в Малибу. Горы наших вещей громоздились в камере хранения и от времени покрылись пылью и подернулись паутиной.

Наш новый жилец Джордан Меламед был избалованным парнем, и бедная служанка не знала, как с ним быть: на вид зрелый человек, а не приспособлен к жизни, как дитя. Она рассказывала, что, приняв ванну, он мокрый идет в спальню и кричит, чтоб она скорей несла ему полотенце и вытерла спину. На ковре — лужи. Как‑то в сильный дождь через неприкрытую дверь в дом брызнуло несколько капель. Джордан тут же прикрыл нос и рот специальной маской, убежденный, что дождевые капли ядовиты. Однажды в дом случайно забрел какой‑то бродяга. Джордан соскочил с кровати и в панике бросился на улицу. Он бежал по ночному Голливуду совершенно голый. К своей служанке он относился, как к рабыне. «Какой он режиссер, — подумал я, — если не знает реальной жизни и не проникся сочувствием к людям?»

Как‑то он пригласил меня на просмотр своего короткометражного фильма. Действие происходило в огромном зале фондовой биржи. В тесной и шумной толпе брокеров затерялся маленький рыжий мальчик, похожий на рыжего Джордана. Он искал своего папу. Но взрослые не обращали на малыша никакого внимания. Грустное зрелище. Фильм короткий, но — «кодак», массовка, музыка — все как надо. Я понял, что был не прав: Джордан сделал фильм, даже не обладая зрелым житейским опытом. Наверное, подумал, я, и ребенка можно поставить за кинокамерой, потому что опыт детства — вещь серьезная. Я пожелал Джордану успехов на режиссерском поприще, с завистью подумав при этом, что с таким папой найти средства для постановки не составит труда.

Говоря о детях богатых родителей, не могу не рассказать о Дэвиде Джене, приятеле — китайце, предоставившем нам крышу над головой.

Когда я впервые увидел его, то подумал, что ему чуть больше двадцати, но Наташа, давно знающая Дэвида, сказала, что ему все сорок. Итак, вот его история.

Пятнадцать лет назад, разозлившись на отца, Дэвид уехал в Америку (мама была с отцом в разводе). Без денег, без друзей, Дэвид влачил в Америке жалкое существование, но категорически не хотел зависеть от отца, поэтому никогда не звонил и не просил о помощи, самостоятельно зарабатывая себе на жизнь. Со временем ему удалось снять небольшую квартиру в Беверли — Хиллз — по соседству с Наташей, которая только что переехала в Лос — Анджелес из Сан — Франциско. Они подружились. Наташа советовала ему наладить отношения с отцом. Сначала Дэвид упрямился, но время и нужда сделали свое дело: Дэвид собрался с духом и набрал давно забытый номер телефона.