Юрий Владимиров - В немецком плену. Записки выжившего. 1942-1945
Когда вечером Хайнрих привел нас в лагерь, он похвалил обоих за «усердную работу» и получил от фельдфебеля согласие, что утром мы самостоятельно придем к Микклихам к завтраку. Лагерный ужин и пайки хлеба с маргарином мы отдали членам своего «колхоза».
В последовавшие два дня мы снова занимались той же работой в лесу. Закидали и разровняли глубокие ямы, образовавшиеся на месте корневищ при валке деревьев, тщательно убрали всю территорию. Траудель сказала, что осенью здесь будут посеяны семена таких же деревьев или посажены молодые ели и сосны. Позднее мы вместе с хозяином работали во дворе, сооружая пристройку к курятнику, и подновляли деревянный забор со стороны речки. При этом обе хозяйские дочери и сама хозяйка часто крутились около нас и вступали с нами в разговор. А я все больше и больше очаровывался Траудель, и мысли о ней не покидали меня ни днем ни ночью. И сделать с этим я ничего не мог. Хозяйке Елене понравилось то, что я ношу очень распространенное у сорбов имя Юрий. Вероятно, это тоже послужило причиной того, что она меня надолго хорошо запомнила и очень приветливо встречала летом 1975 года.
В конце февраля 1977 года послал поздравление с 8-м Марта Елене и ее дочерям – Маргот и Траудель. Они позже прислали мне большую стеариновую свечу с красивыми изображениями павлина и павы по бокам. К свече было приложено уведомление, что Елена в тот праздничный день вечером, успев прочитать мое поздравление, скоропостижно скончалась. В письме содержалась просьба поминать Елену, зажигая эту свечу. Конечно, я выполнял эту просьбу.
В субботу, 18 марта, я сопровождении конвоира Ни-индорфа, вооруженного на этот раз не винтовкой, а пистолетом, отправился в городок Виттихенау, где предстояло сдать белье на стирку и получить взамен свежее. Погода была солнечной. Идти надо было километров шесть. Большую часть пути мы двигались через хвойный лес по хорошо утоптанной тропе. Вокруг пели птицы, куковала кукушка. Воздух вокруг был необыкновенно свеж. Я тащил за собой тележку с двумя мешками белья, но шагалось легко. Однако Вилли явно не спешил и наконец остановил меня, предложив отдохнуть. Мы сели под сосной. Конвоир вытащил из кармана коробку с сигаретами, одну из них отдал мне. Молча покурили. Вдруг Вилли вытащил пистолет, встал, прицелился на верхушку сосны и выстрелил. Оттуда упала убитая маленькая птичка. Вилли принес ее ко мне, чтобы продемонстрировать, как хорошо он стреляет. Но я не похвалил стрелка. «Разве не тебе жаль убивать невинное существо?» – спросил я Вилли. Он не ответил. Мы зашагали дальше. Обратный путь был аналогичным, но без стрельбы. Вилли много рассказывал о себе, о родителях и о Берлине. Я, конечно, тоже сообщил ему кое-что о себе. В результате наши отношения с Вилли стали более дружескими. Он начал давать мне читать немецкие газеты и журналы. Судя по сообщениям в газетах, положение вермахта на фронтах ухудшалось.
А к нам снова поступило пополнение – пять военнопленных. Среди них оказался молоденький, невысокий и черноволосый цыган Миша. Его положение в лагере было чрезвычайно опасным, о чем он еще не догадывался. Дело в том, что цыгане, как и евреи, подлежали физическому уничтожению. А он с гордостью объявлял всем нам и немцам, что он цыган. Видимо, поэтому фельдфебель с наступлением лета отправил его из нашего лагеря, придерживаясь принципа «от греха подальше».
В числе пяти вновь прибывших оказался донской казак Александр Мозжухин. Он был вежлив со всеми, начал часто разговаривать со мной. Мозжухин являлся мастером по изготовлению гармоней и баянов. У него в кармане был камертон и какой-то инструмент в виде свистка футбольного судьи, а в вещевом мешке хранились металлические плиты с пластиночками, издающими различные звуки. Мозжухин попросил меня походатайствовать перед фельдфебелем, чтобы тот помог достать пару губных гармошек, тонкую стальную ленту, картон, клей, мелкие гвозди, бельевые пуговицы и еще что-то, а главное – разрешил бы ему сделать из этих деталей баян.
Однако фельдфебеля затея Мозжухина не заинтересовала. Он посчитал, что в условиях лагеря это невозможно. Но Мозжухин от своей затеи не отказался. Отпрашиваясь в туалет, он везде что-то искал, подбирал и приносил в казарму. Но на это никто не обращал особого внимания – ведь все мы постоянно что-то искали, надеясь найти что-нибудь полезное. У некоторых из нас уже накопилось до 45 марок, которые мы получили как зарплату за три месяца. Несколько пленных не удержались и однажды ночью затеяли игру в карты на деньги. Игра сопровождалась большим шумом, который разбудил фельдфебеля. Через небольшое окно (бывшее раздаточное окно трактира) он стал наблюдать за происходившим в казарме. И когда куча денег на столе возросла до приличной высоты, фельдфебель очень тихо открыл дверь казармы и быстро приблизился к игрокам, которые в азарте не заметили его появления. Всем телом он навалился на стол и забрал все деньги, объявив об их конфискации в свою пользу. Так ребята остались без денег до следующей зарплаты. А я через месяц купил у Доры на накопившиеся деньги первую в жизни безопасную бритву с комплектом лезвий, а позже приобрел карманный складной ножик и зубную щетку. Периодически приходилось покупать баночку с зубным порошком, спички, писчую бумагу, карандаш и прочие мелочи.
В конце апреля, работая на товарной станции, я и Леня Маляр побывали вместе с часовым по какому-то его делу в здании пакгауза. Пока часовой, оставив нас одних, уединился в какой-то комнате, мы успели побывать в разных секциях огромного склада материалов. Там на первом этаже хранились большие запасы пшеницы, к которым можно было легко подобраться с улицы через небольшой вентиляционный проем.
После обеда Леня, взяв пустой мешочек, вместе со мной незаметно от часового отправился к пакгаузу. Леня подсадил меня, худенького и легкого, на свои плечи, и я без особого труда пролез через окошко в здание, быстро набрал пшеницу в мешочек, передал его Лене и вылез на волю. Так мы организовали для своего «колхоза» дополнительный продукт питания, которого хватило на целую неделю. В дальнейшем Леня еще несколько раз, но уже без меня, а с Иваном Пиком, совершил такие кражи.
Обычно мы ели пшеницу по зернышку, что позволяло хотя бы немного утолять сильный голод. Но позднее нам захотелось варить из пшеницы кашу. Однако для этого следовало сделать крупу. И здесь опять инициативу и изобретательность проявил Леня. В военном городке он нашел в мусорной секции три пустые оцинкованные цилиндрические банки из-под консервов, имевшие высоту 200 миллиметров и диаметр 100 миллиметров. У первой банки удалил днище и превратил ее в лист, а у второй лишь отрезал остаток верха, после чего на ее цилиндрической поверхности и на листе сделал гвоздем диаметром 3 миллиметра множество дырок снаружи внутрь банки, а также пробил отверстия у листа. При этом над отверстиями образовались выступы, соответствующие острию гвоздя. После этого Леня взял деревянный чурбак высотой чуть больше банки и стесал его на 3 миллиметра меньше диаметра банки. Потом обернул такой чурбак полученным листом, прикрепив его мелкими гвоздями, и прибил к основанию чурбака большими гвоздями толстую деревянную доску. Далее следовали другие операции, в результате которых получилась крупорушка с деревянной ручкой. Основным недостатком такой конструкции было то, что в крупу могли попадать мелкие частицы металла от выступов над дырками, и поэтому кашу приходилось есть очень осторожно.
