Александр Любищев - Дневник А. А. Любищева за 1918-1922 гг.

Петроград, 19 октября 1918, 19 час. 15 мин

Прочел книгу Шимкевича (в отбросах времени) главным образом потому, что рассчитывал там найти указание на интересующий меняя случай псевдомиметизма у копепод (сходны с жабрами асцидий, в которых они живут), но этого не нашел. Кроме того, ознакомление со взглядами господствующего направления полезно возобновлять потому, что иначе о них можно составить слишком схематическое представление. Например, в книжке Шимкевича меня удивил тот факт, что Шимкевич отнюдь не враждебно относится к принципу цветной фотографии животными окружающей среды (стр. 168), хотя, конечно, пытается доказать, что это отнюдь не противоречит принципу отбора; мне казалось, что принятие подобного происхождения покровительственной окраски свойственно только ламаркистам. Вообще, конечно, книжка не содержит ничего оригинального. Из интересных фактов следует прежде всего необыкновенное обилие учащейся молодежи в средние века (стр. 15) «Жажда знаний была в массах. Монашеские ордена учреждают школы, из которых в Бенедиктинской школе в Монте-Кассино возникают первые медицинские курсы, возникают университеты Парижский, Оксфордский, Болонский и др. и переполняются слушателями. В XII и XIII веках латинский квартал составлял 1/3 всего Парижа, а Альберт Великий мог читать только на Плас Мобер, ибо ни одна аудитория не могла вместить всех желающих его слушать. Число слушателей Михаила Скотуса доходило до 30 000».

Очевидно, что количество интеллигентов в то время вряд ли во многом уступало (в процентном отношении) современному. Если принять во внимание, что, например, в Китае также требуется значительный образовательный ценз для занятия каких-либо должностей, то придется прийти к выводу, что количество выдающихся деятелей культуры вовсе не пропорционально количеству интеллигенции. Это следует особенно принимать во внимание при организации просвещения в России. У нас является избитой фразой мнение о незначительности нашей интеллигенции, тогда как на самом деле наша интеллигенция (судя хотя бы по количеству и размерам наших в высших учебных заведениях) вряд ли во многом уступает по количеству германской или французской. Несомненно, что качественный состав нашей интеллигенции никуда не годится (быстрое развитие и затем прекращение совершенствования или даже регресс, тогда как у западноевропейской — более медленное, но несомненно более стойкое развитие). Вообще наша интеллигенция своей скороспелостью и быстрым заканчиванием умственного роста носит характерные признаки низкой культуры: на более быстрый темп развития ума у детей дикарей имеется ряд указаний, этим же характеризуются и женщины, скорее прекращающие (как общее правило) свое умственное развитие, чем мужчины. Отсюда мне кажется несомненным, что средством к поднятию нашей культуры может быть не увеличение числа учебных заведений (вернее, не только увеличение, так как увеличение числа, конечно, необходимо), а радикальнейшая реформа их в смысле уничтожения перегруженности, создающей только лишние кадры поверхностных и самонадеянных недоучек. Конечно, реформа школ сумеет только уничтожить тормозящие элементы в существующей организации, но не даст еще сама выдающихся культурных деятелей, которые появляются сами собой в определенное время. Это появление крупных гениев в определенное время и в определенной нации представляет из себя удивительную загадку: например, расцвет живописи в свое время в Голландии и Италии, обилие музыкальных гениев в Германии при бедности талантами в области изобразительных искусств. Эти примеры мне сообщил Гурвич, который, как это ни странно, разделает высказываемое многими мнение, что евреи богаты талантами, но не имеют гениев. Мне кажется, что в данном случае (как и во многих других) еврейство разделяет судьбу русского народа, который выдвинул первоклассные величины в сущности только примерно в середине XIX столетия. С этого же времени и еврейство выделило ряд светил первой величины (К. Маркс, Герц, Бергсон, Эйнштейн, Минковский, Кантор; относительно четырех последних у меня нет твердой уверенности, что они евреи) и, видимо, отсутствие гениальных людей до середины XIX века (если не считать Спинозы и проблематической принадлежности Коперника к евреям), объясняется тем, что «еще не пробил час». То же самое, видимо, следует отнести и к современным китайцам и индусам, для которых, напротив, время уже прошло. Вполне возможно и даже вероятно, что времена расцвета повторяются периодически подобно мутационным периодам и, может быть, китайцы и индусы вновь вступят в блестящую полосу.

Петроград, 31 октября 1918 г., 23 ч. 30 м

Читал книгу в отбросах времени. Я вообще решил обновить свои гистологические познания, что, с одной стороны, необходимо для моей деятельности в качестве ассистента по гистологии, а с другой стороны, хочется ознакомиться с классическими произведениями выдающихся гистологов. Книжка Вильсона в общем, производит благоприятное впечатление и, хотя я не могу сказать, чтобы узнал в ней много принципиально нового (книга, конечно, устарела), но все же действительно освежил знакомство с теориями механизма, кариокенеза, теорией архоплазмы, ролью центрозомы, спемиогенезом и в особенности с ролью отдельных исследователей в накоплении материала и теоретической разработке (особенно выяснилось значение ан-Бенедена, Флемминга, Бовери, О. Гертинга, Гейденгайна и др.); всего значительнее, как и можно было ожидать, вырисовывается фигура Бовери, с работами которого (Целленштудиен) необходимо будет ознакомиться в оригинале. С интересом прочел также главу о клеточной химии и физиологии, где очень выпукло изображено значение нуклеиновой кислоты в различном окрашивании.

Теоретическая сторона книги дала, пожалуй, меньше, чем ожидал: пожалуй, общая философия Вильсона действительно исчерпывается теми двумя фразами (стр. 434: «изучение клетки в общем скорее расширило, чем сузило огромную пропасть, отделяющую самые низшие проявления жизни от неорганического мира» и «прогресс науки скорее задерживается, чем ускоряется преждевременными попытками к решению конечных проблем» (которые были мне раньше известны). (Последней фразой Давыдов закончил свою эффектную вступительную лекцию к нечитанному курсу регенерации) и которые побудили меня искать более глубокого отношения к вопросам у Вильсона, чем я встречаю у современных гистологов. Правда, Вильсон относится сочувственно к антицеллюлярным взглядам Витмана, Седжвика, д-Бари, он не замалчивает трудности, выдвигаемые против механистического объяснения развития специфичностью развития; он признает также телеологический характер дробления (стр. 377), но в целом он является правоверным представителем неорганического мировоззрения, что явствует из фразы, стр. 58: «конечно, было бы абсурдным принимать, что целое может состоять из чего-то большего, чем сумма частей».