Александр Любищев - Дневник А. А. Любищева за 1918-1922 гг.

Для нового избрания профессоров в факультет, конечно, необходима замена факультетов другими, более компетентными, учреждениями, хотя конечно, при всякой системе провозвестники новых идей будут оказываться за бортом. Это зло, которое, может быть можно до известной степени ограничить, но никогда не удастся уничтожить. Устройство одной комиссии для всей Россия нежелательна в том смысле, что это поведет к поощрению одного определенного направления. В этом смысле опасным является и постоянное применение, пожалуй, наиболее целесообразного метода — международной анкеты, которое в русских условиях мало осуществимо, так как мы не имеем достаточного числа европейски известных ученых. Подобное избрание было бы целесообразно для Академии Наук и, может быть, для нескольких научных ассоциаций. Вообще безусловно желательно, чтобы не во всех университетах была бы одинаковая система избрания, но, конечно, различие в уставах должно быть проведено организованно из центра, по определенному плану, а не анархически каждым университетом вразброд. Другой системой было бы национальное избрание на общероссийских съездах, что, пожалуй, было бы наиболее правильным для организации новых университетов, но не всех, чтобы все новые университеты не носили того же отпечатка. В университетах и городах с большим числом научных сил, можно было бы предоставить право выбора коллегиям научных деятелей данной специальности. Вся избирательная процедура должна безусловно происходить под контролем комиссариата и я не вижу ничего предосудительного, что в некоторых особо мотивированных случаях пополнение профессуры происходит назначением министра. В подобных случаях шаги министра должны быть апробированы законодательными учреждениями. Самое важное — это лишить профессуру прав по личному почину оставлять кафедры свободными якобы за неимением достойных кандидатов. Кафедры должны замещаться хотя бы и не вполне подходящими кандидатами, но, конечно, с тем, что они через короткий срок (3–5 лет) переизбираются другой коллегией. Для активного избирательного права я поставил бы требованием наличность степени (приблизительно объема немецкого приват-доцентского Хабилитационшрифт) в определенной области (например, математика, астрономия, физика, химия, биология, геология, минералогия). В каждой области было бы, конечно, значительное число кафедр, получилось бы нечто вроде мелкой университетской единицы. Для биологии я полагал бы такой состав кафедр: общебиологические дисциплины:

1) экспериментальная биология;

2) генетика;

3) биохимия;

4) палеонтология;

5) биогеография; зоологические:

6) систематическая зоология;

7) энтомология;

8) сравнительная анатомия и эмбриология;

9) сравнительная физиология;

10) гистология;

11) сравнительная психология; ботанические:

12) систематическая ботаника;

13) анатомия растений.

Конечно, и такая группа является уже очень обширной и можно было бы подразделить ее на три (общая биология, зоология и ботаника).

Что касается до оставления профессоров за выслугой лет, то здесь, конечно, должно быть новое избрание. Я представляю дело таким образом, что в случае полного соблюдения всех условий (обилие конкурентов, избрание каждый раз коллегией нового состава, т. е., например, сначала областное, потом общенациональное (сроки могли бы быть назначаемы, скажем, 7, 8 и 10 лет) т. е. в общей сложности после трех избраний профессор служит 25 лет профессорской деятельности (кроме того, можно было бы установить и определенный возрастной ценз) для нового избрания необходимо определенное квалифицированное большинство и специальная мотивировка для оставления профессора на кафедре.

Что касается роли студентов, то я, конечно, не дал бы им решающей роли, но предоставил бы им право интерпелляцией в совет по решительно всем вопросам, факультеты и советы были бы обязаны через определенный срок отвечать на интерпелляцию совета студенческих старост или для определенных групп студентов (конечно, ограниченных определенным минимумом).

При наличии мелких университетских единиц, таковые должны были бы решать вопросы об оставлении при университете, вернее, о присуждении степеней оставленным, так как право оставаться без стипендии должно быть предоставлено каждому желающему (что. Как будто имеется в старом университетском уставе). В этих мелких университетских единицах принимали бы участи наряду с профессорами все доценты и приват-доценты, ассистенты и даже студенты (с совещательным голосом) старших семестров, уже работающие в специальных лабораториях. Магистерский экзамен должен быть, конечно, уничтожен и мне доставило большое удовлетворение, что никто из профессоров о нем открыто не говорил. Тем не менее в объяснительной записке к проекту следует по возможности вбить в него осиновый кол, иллюстрировав полную беспомощность факультета защитить экзаменующегося от несправедливых требований по своей невежественности (случай с В. Ковалевским, Земятчевской и Иностранцев). Вполне возможно, однако (о чем говорил и Гурвич), что при окончании университета к студентам, избирающим научную карьеру, должны предъявляться большие требования, чем к другим, хотя и тут главным критерием должна быть научная работа.

Петроград, 17 октября 1918 г., 20 ч. 45 м

Недавно мне пришла в голову мысль: можно ли найти объективный критерий величия какой-либо идеи. Обычно считают, что наиболее объективным критерием в данном случае является наличность мученичества за идею, и действительно это кажется очень солидным доводом. Однако в прежнее время рвали ноздри за курение табака; что же упрямые курильщики были носителями великой идеи или нет. Помню еще старый случай, когда (в старое время при хлебе в 3–4 копейки за фунт), какая-то модница ухитрилась умереть от истощения, так как все деньги откладывала для покупки модных платьев: что же и она носительница великой идеи. Наконец, недавно мой тесть передавал, что какой-то священник умер с голоду, оставив после себя сто тысяч деньгами.

Петроград, 19 октября 1918, 19 час. 15 мин

Прочел книгу Шимкевича (в отбросах времени) главным образом потому, что рассчитывал там найти указание на интересующий меняя случай псевдомиметизма у копепод (сходны с жабрами асцидий, в которых они живут), но этого не нашел. Кроме того, ознакомление со взглядами господствующего направления полезно возобновлять потому, что иначе о них можно составить слишком схематическое представление. Например, в книжке Шимкевича меня удивил тот факт, что Шимкевич отнюдь не враждебно относится к принципу цветной фотографии животными окружающей среды (стр. 168), хотя, конечно, пытается доказать, что это отнюдь не противоречит принципу отбора; мне казалось, что принятие подобного происхождения покровительственной окраски свойственно только ламаркистам. Вообще, конечно, книжка не содержит ничего оригинального. Из интересных фактов следует прежде всего необыкновенное обилие учащейся молодежи в средние века (стр. 15) «Жажда знаний была в массах. Монашеские ордена учреждают школы, из которых в Бенедиктинской школе в Монте-Кассино возникают первые медицинские курсы, возникают университеты Парижский, Оксфордский, Болонский и др. и переполняются слушателями. В XII и XIII веках латинский квартал составлял 1/3 всего Парижа, а Альберт Великий мог читать только на Плас Мобер, ибо ни одна аудитория не могла вместить всех желающих его слушать. Число слушателей Михаила Скотуса доходило до 30 000».