Игорь Ходаков - Белое солнце России. Белая армия и Православие
Выше говорилось об увлечении адмирала китайской и индийской философией. Однако не только им Колчак отдавал предпочтение. Он также внимательно читал и христианских авторов: Тертуллиана и Фому Кемпийского. К слову, последний (известный католический мыслитель) в XIX веке был весьма популярен на Афоне, но читать его книги не рекомендовал выдающийся русский подвижник и духовный писатель того же столетия святитель Игнатий (Брянчанинов). Он жестко критиковал Фому Кемпийского за его знаменитую книгу «Подражание Христу», считал, что она написана из состояния прелести[15] и дышит утонченным сладострастием и высокоумием.
По мнению святителя Игнатия, Фома, как и другие католические подвижники, не понимал, что к духовному наслаждению способны одни святые, ему должно предшествовать покаяние и очищение от страстей. Вспомним, что адмиралу, по его собственным словам, истинную радость приносила справедливая война. Думается, чтение Фомы Кемпийского духовно дезориентировало Верховного правителя, ибо изучение его книг могло породить в душе Колчака не стремление к внутреннему очищению, а именно к духовным наслаждениям. И как офицер, как военный до мозга костей, он, вероятно, желал получить их на полях сражений. Ведь для рыцаря (как и для самурая) война была естественным состоянием, приносившим счастье и духовное удовлетворение. Кстати, для британцев, к которым Колчак испытывал большую симпатию и даже желал служить английской короне с оружием в руках, война была некоей разновидностью спорта. Однако стремление к войне (пускай и справедливой) никогда не было присуще русскому православному человеку, он всегда воспринимал ее как горе и суровую необходимость.
Помимо этого, во время своих полярных экспедиций Колчак изучал буддизм – ему импонировала суровая дисциплина, царившая в полувоенных буддийских монашеских орденах. Александру Васильевичу казалось, что это укрепляет волю. Любил адмирал и Конфуция, специально для чтения его произведений он изучил китайский язык. Адмирал даже переводил на русский язык Сунь Цзы – одного из величайших военных мыслителей VI столетия до Р.Х. и автора трактата «Искусство войны». Но чему могли научить адмирала книги буддистских авторов, индийских йогов и философов, дышащих высокоумием и утонченным сладострастием, а также и мрачным жизнеотрицающим нигилизмом?
Привлекший внимание Колчака Тертуллиан также был весьма оригинальным христианским писателем, жившим в III веке от Р.Х. Образованный, прекрасно знавший Священное Писание и греческих авторов, он отличался жесткими взглядами и в конце концов увлекся монтанизмом[16], отстаивая в своих сочинениях крайний аскетизм и отрицая все земные радости, призывая христиан отказаться от брака, употребления мяса. И в этом мироотрицании Тертуллиан недалеко ушел от буддистских философов, а в проповеди крайнего аскетизма – индийских мыслителей.
Надо заметить, что монтанисты вошли в историю и своими призывами к добровольному мученичеству, что было осуждено Церковью. Иными словами, для монтанистов земная жизнь была чуть ли не антиценностью. И вот что интересно, самураи – это единственное и потому уникальное в мире сословие, для которого жизнь также представляет собой антиценность. Задело ли такое миропонимание душу адмирала? Трудно сказать. Но, вспомним, про него ведь говорили: «роковой человек», в нем замечали нечто трагическое. Вряд ли адмирал был насквозь пропитан самурайским духом, все-таки он был воспитан в православной традиции. Да и мотивы у монтанистов и самураев были все же различны, однако круг интеллектуальных увлечений Колчака заставляет думать о его внутреннем настрое, отчасти созвучном самурайскому, в чем мы выше уже могли убедиться.
Словом, увлечения, наряду с китайской и индийской философией, трудами Тертуллиана и Фомы Кемпийского далеко не всегда могли принести пользу душе адмирала. Напротив, по свидетельству почти всех мемуаристов, Колчак был человеком вспыльчивым, нервным и неуравновешенным. Возможно, причина этого в отсутствии внутренней цельности, что не давало мира его душе.
Любопытно, что психологический портрет Колчака внешне довольно схож с образом императора Павла I – рыцаря на троне. Оба – люди нервные, но не злые, оба – идеалисты, наконец, оба – преданные и злодейски убитые. Как справедливо заметил белогвардейский православный историк Антон Керсновский, трагедия Павла I состоит в том, что он родился не в свое время, ибо XVIII век весьма отличался от XII, а Российская империя – от Иерусалимского королевства. Эти слова можно отнести и к Колчаку, против которого сражался не благородный иноверец Саладин, а лишенные элементарных представлений о чести, но жаждавшие власти циники-убийцы. Благородный рыцарь оказался бессилен против них.
В этой связи примечательна реакция адмирала в одном из писем на вопрос Софьи Васильевны по поводу ее статуса как супруги Верховного правителя: «Мне странно читать в твоих письмах, что ты спрашиваешь меня о представительстве и каком-то положении своем как жены Верховного правителя. Я прошу тебя уяснить, как я сам понимаю свое положение и свои задачи. Они определяются старинным рыцарским девизом короля Иоанна, павшего в битве при Креси: "Я служу"»[17].
Далее Колчак пишет о своей главной цели, перефразируя Суворова: «Я начну с уничтожения большевизма, а дальше – как будет угодно Господу Богу!.. Когда Родина и ее благо потребуют, чтобы я кому-либо подчинился, я это сделаю без колебаний, ибо личных целей и стремлений у меня нет и своего положения я никогда с ним не связывал. Моя сила в полном презрении к личным целям… У меня почти нет личной жизни, пока я не кончу или не получу возможности прервать своего служения Родине». Примерно те же слова адмирал произнес во время допроса, отвечая на вопрос о своем отношении к монархии – он служил ей, потому что дал присягу.
В беседе с главноуправляющим делами Верховного правителя Г.К. Гинсом Колчак откровенно говорил о своем приказе начальникам частей расстреливать всех пленных коммунистов. «Или они нас, – сказал адмирал, – или мы их», – и привел в пример беспощадную войну Алой и Белой Розы (любопытно, что, касаясь каких-то своих взглядов или политических решений, Колчак постоянно ссылался на прецеденты не российской, а западной истории). Не следует судить адмирала за этот приказ с позиций XXI столетия. В значительной части большевики были нелюдями, совлекшими с себя образ человеческий, они более всего были похожи на бешеных псов, вырвавшихся из загона на свободу, и Колчак видел, еще в бытность свою командующим Черноморским флотом, их демонический лик. Кроме того, из Ветхого Завета известно о жестокой расправе израильтян с язычниками, поклонявшимися в буквальном смысле слова сатане в лице Ваала, требовавшего себе человеческих жертв, прежде всего младенцев. Большевики также не гнушались убийством детей, женщин и стариков. И это было их государственной политикой. У белых же самочинные картельные действия отдельных частей против мирного населения не находили поддержки у высших властей и неизменно ими осуждались.
В ситуации бескомпромиссной борьбы с коммунистами было бы естественно ожидать провозглашения адмиралом как православным христианином (несмотря на свое увлечение Востоком, Колчак никогда не отрекался от Христа) крестового похода против советской власти, а от Патриарха Тихона – благословения Колчака, пускай и тайного, на борьбу с богоборцами. Но получил ли Верховный правитель благословение Церкви в лице ее предстоятеля? На этот счет существуют два мнения.
В православно-монархических кругах верят в то, что в январе 1919 года Патриарх благословил Верховного правителя на борьбу с красными и отправил ему письмо, призвав сражаться с коммунистами.
А.В. Колчак, 1919 г.
Прочитав письмо святителя Тихона, адмирал якобы сказал: «Я знаю, что есть меч государства, ланцет хирурга. Я чувствую, что самый сильный меч духовный, который и будет непобедимой силой в крестовом походе против чудовища насилия!» Произнес ли Колчак на самом деле такие слова? Знакомство с воспоминаниями об адмирале, его письмами и дневниками, документами, повествующими о его военной и государственной деятельности, наводят на мысль, что нет. Сама стилистика выступлений Колчака, его манера говорить были иными. Он вообще мало рассуждал о религиозном характере противостояния большевикам, они для него скорее немецкие наемники, шайка ничтожных уголовников, поэтому в борьбе с ними нужны прежде всего боеспособная армия и отлаженный государственный механизм, а не религиозная идея. Во всяком случае, об этом говорил сам адмирал в феврале 1919 года в Екатеринбурге во время встречи с общественными деятелями, духовенством и союзными офицерами. О духовном мече – ни слова.
Нужно также учитывать, что в красной столице Патриарх находился под неусыпным контролем богоборцев, державших его под домашним арестом и устраивавших время от времени ему допросы. Характер ответов святителя Тихона указывает на его стремление сохранить политический нейтралитет Церкви в братоубийственной Смуте. В своем послании от 18 марта 1918 года Патриарх обратился с призывом о прекращении Гражданской войны, а в октябре 1919 года, когда деникинские войска взяли Орел и подходили к Москве, заявил о невмешательстве священнослужителей в политическую борьбу.
