Владислав Дворжецкий. Чужой человек - Елена Алексеевна Погорелая
В программе – снова гастрольные спектакли, встречи со зрителями. На сей раз его ждут главным образом в Белоруссии и на Украине; известно, к примеру, что в марте 1978 года гастроли Дворжецкого проходили в Одесской области – там, в крохотном городке Рени, на сцене районного Дома культуры был в очередной раз показан спектакль «Сильнее смерти».
Ренийцы, присутствовавшие тогда на спектакле, и сегодня, спустя почти полвека, вспоминают, какое впечатление произвела на них постановка: «Потрясены были игрой актеров. Для нашего города это было событие» (А. Стогниенко), «Все помню. Незабываемо!» (М. Качковская), на сцене сыграли «как всегда, без скидок на провинцию и недомогание» (Ю. Кузнецов). Последнее замечание принадлежит ренийскому театральному фотографу, который первым увидел прибывшего из Одессы Дворжецкого – увидел лежащим на заднем сиденье автобуса, уставшим, да что там – обессилевшим от долгой и тряской дороги. Кузнецов почему-то особенно ярко запомнил голубые резиновые сапоги у него на ногах… Каково же было удивление фотографа, когда Дворжецкий, очевидно, чувствовавший себя далеко не здоровым, не только блестяще отыграл спектакль, но и сразу после выступления начал планировать следующие гастроли! Кузнецов успел сделать несколько фото, которые проявил тут же, в подвале Дома культуры; наиболее удачные он отправил Дворжецкому после того, как тот, по-видимому, во время гастролей заболев воспалением легких (кажется, все-таки рано было переобуваться в резиновые сапоги) и отменив несколько запланированных спектаклей, вернулся в Москву.
Дворжецкий, невзирая на плохое самочувствие, не замедлил ответить ему благодарностью: «Уважаемый Юрий! Спасибо за фотографии!» – оставив автограф на обороте одной из карточек и послав Кузнецову фото ответным письмом в конце апреля 1978-го.
За месяц до смерти.
26 апреля, на собственный день рождения, Дворжецкий в Москве. После, начиная с 7 мая, снова гастроли: сперва – Саратов, Самара, другие поволжские города, потом – Минск, Могилев, Гомель… Близкие уговаривают его остаться, заняться здоровьем – Дворжецкий отнекивается. Несколько встреч уже сорвалось, стоит отказаться от запланированных гастролей – и, может быть, больше не позовут, а ведь это и есть те самые «средства к существованию», которые он обещал найти и кредиторам, и детям, и матери! Беспокоящимся за него друзьям объясняет, что старается не напрягаться: все выступления много раз подготовлены и опробованы, к тому же здорово выручают пленки с заранее записанными на них роликами, фрагментами фильмов, спектаклей. «Ролики – это великое дело! – смеется Дворжецкий. – Легко с ними, есть передышка. И хотя прекрасно знаешь, что будет дальше, все-таки отдых…»[205]
«Все-таки отдых» – то есть сами по себе встречи со зрителями Дворжецкий, в отличие от того же Олега Даля или Людмилы Гурченко, отдыхом и «подзарядкой» отнюдь не считал. Был благодарен любящей его аудитории – да, стремился радовать и поддерживать ее – да, но ожидать очередной встречи как отдыха, как возможности вновь искупаться в лучах собственной славы, потешить тщеславие – ни в коем случае. Гораздо больше его в подобных поездках привлекал шанс увидеть советскую глубинку – новые города, их облик и характер, – познакомиться и пообщаться с людьми… Он уважал труд фотографов и осветителей, никогда не строил из себя столичную кинозвезду, никогда не возражал против деятельности провинциальных антрепренеров.
Не терпел только очевидной халтуры на любом уровне. Поэтому, когда в конце мая в Гомеле киномеханик местного Дома культуры напился и начал крутить бобины с роликами в произвольном порядке, а не так, как они были выстроены по сценарию, Дворжецкий предпочел извиниться перед зрителями и пригласить их на другой день, 27 мая, – когда киномеханик протрезвеет.
А 28-го утром Дворжецкого не стало.
Он умер от острой сердечной недостаточности в гостиничном номере, в одиночестве, с книгой, подаренной ему накануне, в руках.
Книга была про растительный и животный мир Белоруссии.
В одном из ранних интервью Дворжецкий, отвечая на вопрос о мечте, улыбался и говорил: «Хочу, чтобы цветущий остров Сахалин отдали детям и устроили на нем нечто вроде Диснейленда – ведь на Сахалине есть все переходные климатические зоны. Был бы счастлив стать комендантом этого острова…»[206] Позже добавлял: хорошо бы, чтобы на этом острове жили дети и звери. Видимо, Сахалин его юности представлялся Дворжецкому этакой обетованной землей, где «все сохраняется вечно», где его дети, никогда не собиравшиеся вместе, могут встретиться, где живы друзья и близкие, бабушка и Гитана…
А ведь если вдуматься, то 1970-е годы – киноэпоха Дворжецкого – и стали для многих подобной обетованной землей.
Землей, куда улетают птицы над снежными торосами. Землей, где служат своим благосклонным богам таинственные анкилоны. Землей, где добро торжествует над посрамленным злом, где смелость берет города, где сила человеческого духа справляется с заблуждениями, где любовь опрокидывает предрассудки, где человек в конечном итоге встречается со своей судьбой – один на один.
Но продуман распорядок действий
И неотвратим конец пути.
Я один. Все тонет в фарисействе.
Жизнь прожить – не поле перейти.
Основные даты жизни и творчества В. В. Дворжецкого
1939, 26 апреля – родился в Омске в семье актера Омского театра юного зрителя В. Я. Дворжецкого (1910–1993) и балерины Т. В. Рэй (Власенко; 1912–1980).
1941, 2 декабря – арест отца. Особым совещанием он осужден на пять лет лагерей.
1941–1953 – жизнь с матерью и бабушкой в театральном общежитии Омска.
1945, декабрь – возвращение отца из лагеря.
1946, 1 сентября – поступление в среднюю школу № 19.
1950 – знакомство с Р. Я. Левите, театральным режиссером, которая стала второй женой В. Я. Дворжецкого.
1955 – переезд в Саратов к отцу.
1957 – окончил среднюю школу № 2 в Саратове. Летом уехал в Омск поступать
