Светлана Алексиевич - Цинковые мальчики

Опубликуйте мое мнение. Я хочу знать, какую грязь выльют на меня "герои нашего времени".

- Я не знаю, что мой сын делал в Афганистане и почему он там был? Еще шла война, я об этом говорил. Меня чуть из партии не исключили. Исключили бы, если бы как раз в это время сына не привезли в цинковом гробу... Я не смог его даже похоронить по русскому обычаю... Как в старину говорили: под образами и на полотенцах...

- Мне до сих пор мучительно вспоминать... Мы ехали в поезде... И в купе одна из женщин сказала, что она мать офицера, погибшего в Афганистане... Я понимаю... Она - мать. Она плачет... Но я сказала: "Ваш сын погиб не неправой войне... Душман защищал свою родину..."

- Забрали детей... Уничтожили... За что? Они что - Родину защищали? Южные границы... А ты сиди сейчас одна в двух комнатах, плачь... Три года уже... Каждый день на кладбище... Там мы свадьбы играем, внуков своих бабуляем...

- Звонят из военкомата по телефону: "Приходите, мамаша, орден за сына получить". Дали орден Красной Звезды... "Скажите, мамаша, слово". "Посмотрите, - показываю орден, - это кровь моего дитенка". Вот мое слово...

- Нас еще позовут, нам еще дадут в руки оружие, чтобы мы навели в стране порядок. Думаем, что очень скоро кое-кому придется ответить за все! Только печатайте больше фамилий и не скрывайтесь за псевдонимами.

- Обыватель сейчас во всем обвинит этих восемнадцатилетних мальчиков... Вот что вы сделали... Эту войну надо от них отделить... Война была преступная, ее уже осудили, а мальчиков надо защищать.

- Я - учитель русской литературы. Много лет повторял своим ученикам слова Карла Маркса: "Смерть героев подобна закату солнца, а не смерть лягушки, лопнувшей от натуги". Чему учит ваша книга?

- Из потерянных людей нас хотят превратить в надежных защитников системы (мы уже проверены на верность ей). И сегодня снова посылают в Чернобыль, в Тбилиси, в Баку, на разорвавшийся газопровод...

- Я не хочу рожать детей... Боюсь... Что они скажут, когда вырастут? Обо мне... Я была там... Об это войне... Война была грязная, так надо и называть ее грязной... Мы промолчим... Дети скажут.

- Стыдно признаться... Вернулся оттуда, жалел, что у меня нет ордена... Даже медальки нет... А теперь рад, что никого не убил...

- У нас человек много загоняет в подполье... Мы ничего не знаем о себе... Что, например, нам известно о жестокости подростков? Какая у нас литература, наука об этом? А зачем она нам была до недавнего времени: советские подростки - самые лучшие в мире. У нас нет наркомании, нет насилия, грабежей. Оказалось, что все есть, в полном наборе. А там этим подросткам еще дали в руки оружие... И внушили - вот он, враг: душманская банда, душманская братия, душманское отребье, бандформирования душманов, бандитские группировки... Они возвращаются и рассказывают, как стреляли, как забрасывали дувал гранатам... Как убитые лежали... И для них это была норма... Прости им, Господи, ибо не ведали, что творили...

У кого спросить, вслед за Артуром Кестлером: "Почему, когда мы говорим правду, она неизменно звучит как ложь?.. Почему, провозглашая новую жизнь, мы усеиваем землю трупами? Почему разговоры о светлом будущем мы всегда перемежаем угрозами?"

Расстреливая притихшие кишлаки, бомбя дороги в горах - мы расстреливали и бомбили свои идеалы. Эту жестокую правду надо признать. Пережить. Даже наши дети научились играть в "духов" и в ""ограниченный контингент". Теперь давайте все-таки наберемся мужества узнать о себе правду. Невыносимо. Нестерпимо. Знаю. На себе проверила. До сих пор стоит в ушах крик двадцатилетнего мальчишки: "Не хочу слышать о политической ошибке! Не хочу!!! Если это ошибка, верните мне мои ноги... Две мои ноги..." Тот, что на соседней койке, говорил спокойно, тихо: "Назвали четыре имени... Четырех мертвых... И больше нет виноватых... Нас будете судить!! Да, убивали! Да, стреляли... Вы оружие нам вручили в "зарницу" играть с братьями по классу?.. Вы думали, ангелы возвратятся?!"

Два пути: познание истины или спасение от истины. Опять спрячемся?

У Ремарка в "Черном обелиске": "Странная перемена, начавшаяся вскоре после перемирия, продолжается. Война, которую почти все солдаты в 1918 году ненавидели, для тех, кто благополучно уцелел, постепенно превратилась в величайшее событие их жизни. Они вернулись к повседневному существованию, которое казалось им, когда они еще лежали в окопах и проклинали войну, каким-то раем. Теперь опять наступили будни с их заботами и неприятностями, а война воспринимается как что-то смутное, далекое, отжитое. и поэтому, помимо их воли и почти без их участия, она выглядит совсем иначе, она подкрашена и подменена. Массовое убийство представало как приключение, из которого удалось выйти невредимым. Бедствия забыты, горе просветлело, и смерть, которая тебя пощадила, стала такой, какой она почти всегда бывает в жизни - чем-то отвлеченным, уже нереальным. Она - реальность, только когда поражает кого-то рядом или тянется к нам самим. Союз ветеранов был в 1918 году пацифистским: сейчас у него уже резко выраженная националистическая окраска. Воспоминания о войне и чувство боевого товарищества, жившее почти в каждом из его членов, Волкенштейн ловко подменил гордостью за войну. Тот, кто лишен национального чувства, чернит память павших героев, этих бедных обманутых павших героев, которые охотно бы ее пожили на свете".

Когда вижу, как надевают "афганскую" форму, прикалывают медаль "От благодарного афганского народа" и идут к ребятам в школу - не понимаю! Когда заставляют мать десять-двадцать раз рассказывать о погибшем сыне, после чего она еле добирается до дома, - не понимаю.

У нас было много богов, одни теперь на свалке, другие в музее. Сделаем же богом Истину. И будем отвечать перед ней каждый за свое, а не, как нас учили, - всем классом, всем курсом, всем коллективом... Всем народом... Будем милосердны к тем, кто заплатил за прозренье больше нас. Помните: "Я своего друга... Я свою правду в целлофановом мешке с боевых нес... Отдельно голова... Отдельно руки, ноги... Сдернутая кожа..."

Лев Толстой окончил "Войну и мир" на границах Отечества. Русский солдат пошел дальше, а великий писатель за ним не пошел...

Всю жизнь теперь на нашей земле эти могильные красные камни с памятью о душах, которых уже нет, с памятью о нашей наивной доверчивой вере:

ТАТАРЧЕНКО

ИГОРЬ ЛЕОНИДОВИЧ

(1961 - 1981)

Выполняя боевое задание, верный

воинской присяге, проявив стойкость

и мужество, погиб в Афганистане.

Любимый Игорек,

ты ушел из жизни, не познав ее.

Мама, папа.

ЛАДУТЬКО

АЛЕКСАНДР ВИКТОРОВИЧ

(1964 - 1984)

Погиб при исполнении

интернационального долга.

Ты честно выполнил свой воинский

долг. Себя уберечь, мой сыночек,